Мисс Валенте прикусила нижнюю губу.
– Она дома, Клодия.
– Что?
– Социальная работница сказала, что Мандей дома.
– Нет! Ее нет дома. Это вранье! Если б она была дома, то позвонила бы мне!
Правда?
* * *
– Да, юная леди? Чем я могу вам помочь? – спросил сидящий за высоким столом офицер, когда я вошла в здание полицейского участка. Этот участок находился в десяти минутах ходьбы от дома Мандей, и я выбрала его нарочно: здесь наверняка привыкли иметь дело с обитателями «Эд Боро».
«Найти Мандей. Найти Мандей. Найти Мандей».
Мама и папа не стали бы слушать, от мистера Хилла не было никакого прока, но в рассказе социальной работницы что-то было не так. Будь Мандей дома, она обязательно позвонила бы мне. Я не могла снова явиться туда, не влипнув в неприятности, но полиция, несомненно, могла.
Я откашлялась и постаралась говорить, как настоящая взрослая.
– Да, здравствуйте. Я к вам насчет подруги, она живет в «Эд Боро». Мне кажется, она попала в неприятную ситуацию. Не мог бы кто-нибудь сходить к ней домой?
– В неприятную ситуацию?
– Она не ходит в школу, и никто ее не видел.
Офицер нахмурился.
– Значит… она пропала?
Слово «пропала» прозвучало, словно удар тяжелой ладони по барабану-конга.
– Нет-нет, – выдавила я. – Она не в том смысле пропала. Она… э-э… я просто не знаю, где она.
– Что вы имеете в виду под словами «не в том смысле»?
Высокий лысеющий мужчина в черных брюках и белой офисной рубашке подошел к нам и остановился возле стола, улыбнувшись мне.
– Не беспокойся, Уоррен, я займусь этим, – сказал он, придерживая под мышкой стопку папок. – Пройдемте, юная леди, нам нужно поговорить. Я детектив Карсон. А как вас зовут?
– Клодия, – ответила я, следуя за ним к его рабочему столу.
– Хорошо, Клодия, я слышал, вы упомянули, что ваша подруга пропала. Вы не хотели бы рассказать мне, что именно произошло?
Я сообщила детективу все. Что Мандей не ходит в школу с самого начала учебного года, что ее мать и сестра ведут себя как-то странно. В течение всего моего рассказа детектив кивал, откинувшись на спинку кресла и сложив руки на животе.
Разве он не должен делать записи или что-то в этом роде?
– Вы разговаривали об этом со своими родителями?
– В некотором смысле.
– Понятно, – он откашлялся. – Скажите мне, почему вы так твердо уверены, что ее нет дома? Вы были внутри?
– Нет. Но ее там нет, я точно знаю. И ее мама постоянно твердит, что Мандей нет дома.
– Может быть, она теперь живет у какого-нибудь другого родственника… Возможно, у отца.
Я покачала головой.
– Нет. Она сообщила бы мне.
Он улыбнулся.
– Что ж, иногда семейные дела остаются внутри семьи.
– Нет, это не тот случай, – возразила я. – Между нами нет никаких тайн.
– Хм-м… ладно. Допустим, она действительно пропала без вести. Не знаете ли вы, сообщала ли ее мать об исчезновении дочери?
Опять это слово. «Пропала». Почему оно звучит, как визг тормозов перед столкновением машин?
– Э-э… нет. Ее мама не стала бы этого делать.
Он нахмурился.
– У них какие-то проблемы дома?
– Просто… как у всех.
– Хорошо. Возможно ли, что она сбежала из дома?
– Что? Нет, она не бросила бы меня… вот так.
Он пожал плечами.
– Иногда девушки предпочитают сбегать от своих проблем, а не просить помощи.
Мне хотелось крикнуть «нет», но потом я подумала о синяках на теле Мандей, и мой язык примерз к небу.
Карсон вздохнул и потер лысину.
– Клодия, я хочу кое-что вам показать. Следуйте за мной.
Мы прошли в вестибюль участка к большой доске объявлений, висящей у двери. Она была сплошь увешана объявлениями о пропаже людей – с именами, датами, возрастом и фотографиями. Глядя на эту стену радостных, улыбающихся лиц, я не могла не прийти к вопиющему выводу: на этой доске были только фотографии девушек. И все они были похожи на Мандей.
– Здесь есть ваша подруга?
Я затаила дыхание и снова окинула доску пристальным взглядом.
– Нет. Но она не пропала без вести, как эти девушки. Или… я не знаю…
– Я хочу, чтобы вы как следует рассмотрели эту доску, – жестким тоном произнес Карсон. – За последние несколько месяцев поступили сообщения о пропаже десятка девушек – примерно пятьдесят в неделю. Предполагалось, что это похищения, но большинство из них просто сбегали из дома, потому что им не разрешали делать все, что они хотят.
– Но разве вам не полагается все равно искать их?
Он открыл было рот, затем снова закрыл и откашлялся.
– Да. Но, Клодия, я хочу, чтобы вы запомнили: когда вы приходите в полицейский участок и заявляете, будто ваша подруга пропала, это означает, что мы, офицеры, должны заняться ее поисками и отвлечься от всех этих девушек. Девушек, которые действительно могут быть в беде.
Я отвела взгляд, чувствуя, как слезы жгут мне глаза.
– Так вот, если ваша подруга действительно пропала и ее нет на этой доске, то подать заявление о пропаже может только кто-то из родителей. И если мать не стала этого делать, остается только ее отец или назначенный законом опекун.
Я втянула воздух, стараясь не заплакать. Все искали этих девушек, и только я одна искала Мандей.
* * *
– Честное слово, твой отец каждый год покупает самую большую елку и ждет, что мы управимся с ней в одиночку! – Мама стояла на стремянке, вытянув руки в попытке подвесить фигурку эльфа на одну из верхних веток нашей рождественской елки. – То ли елка в этом году выше, чем в прошлом, то ли я съеживаюсь.
Я сидела на полу в окружении наполовину неработающих елочных гирлянд и коробок с украшениями и цепляла к шарикам и фигуркам новые петельки взамен старых. Из динамиков звучали любимые мамины душевные рождественские альбомы: Нэт Кинг Коул, «Джексон 5», «Темптейшнс», Ванесса Уильямс.
– Ты никогда и не была особо высокой, – засмеялась я, разматывая клубок лент.
– Так с матерью не разговаривают, – она ухмыльнулась в ответ. – Ладно, давай следующее.
Я вскочила, подавая ей двух деревянных Щелкунчиков. Елка уже была увешана снеговиками, балеринами, чернокожими Санта-Клаусами и стеклянными карамельными тросточками. Мама любила Рождество, а значит, елка должна была быть идеальной, иначе это уже будет не праздник.
