– Клодия, ты чокнулась? Ползаешь по грязному полу!
Я посмотрела на нее снизу вверх и поднялась на четвереньки. Мандей смотрела на меня дикими глазами, а затем расхохоталась, утирая слезы с лица.
– Да ты издеваешься! – выдавила она между всхлипами.
– Я? Это ты заставила меня бегать за тобой по всей школе и врываться в туалет на манер полицейского штурмовика, – проворчала я. – И ты знаешь, что я по-другому не могу.
Она вздохнула, ее улыбка угасла. Мандей прислонилась к стене и сползла по ней на пол рядом со мной, медленно, точно падающий лист.
Мы сидели бок о бок, как в нашей палатке, и молчали. Она накручивала на палец прядь своих волос.
– Он сказал, что я была бы очень красивой… если б у меня волосы были светлее. Что я была бы дико сексуальной… если б выглядела, как Бейонсе. Он хотел бы быть со мной по-настоящему, если я стану похожа на нее.
– Кто? Кто тебе это сказал?
Мандей, спрятав лицо в ладонях, выдохнула:
– Джейкоб.
– Ты снова с ним общалась? Почему ты мне не рассказала?
– Наверное, я… хотела, чтобы это был сюрприз. Но я все испортила.
– Ты не виновата.
Она горестно сморщилась.
– Нет, Клодия… виновата только я. Я виновата во всем этом. Во всем! Я просто думала, что если б… если б мы с ним были вместе… все стало бы лучше. Но…
– Лучше? О чем ты говоришь?
Она попыталась заговорить, но слова застревали у нее в горле и не шли наружу. Я поверить не могла. Ее все-таки сломали. Вытащили из ее пузыря и выдавили из нее жизнь. Она согнулась вдвое и повалилась на пол, уткнувшись лицом мне в колени и тихо всхлипывая. Я гладила ее по волосам, точно щенка. Джейкоб довольно подло заставил ее испортить себе волосы.
Все неприятности, случившиеся с нами за последние несколько месяцев, произошли из-за Джейкоба. Как она может этого не видеть?
Любовь действительно ослепляет людей.
– Забудь о Джейкобе, хорошо? Забудь вообще обо всех этих тупицах! На следующий год мы поступим в школу Баннекера, будем в танцевальной группе, а они так и останутся никем. До тех пор, пока не выпустимся оттуда, мы всегда будем вместе – ты и я. Ладно?
Мандей открыла заплаканные глаза и посмотрела на меня.
– Да. Только ты и я, – всхлипнула она, вытирая мокрое лицо о мою юбку.
– Фу! Ты что, размазала по мне свои сопли?
– Ага, – хмыкнула она, и сквозь ее слезы проглянула улыбка.
– Засранка! – засмеялась я. – Поверить не могу, что ты…
Яркая вспышка, отразившаяся в ее глазах, заставила Мандей зажмуриться.
– Эй! Что за хрень?
Я резко задрала голову, но ничего не увидела. Мы выскочили из кабинки, но никого не обнаружили.
– Что это было? – спросила Мандей, проверяя каждую кабинку.
– Похоже на вспышку камеры.
Мандей выглянула в наполовину закрашенное окно возле раковин.
– Может, это было снаружи? Молния?
Я подавила встревоженный вздох и посмотрела на потолок.
– А может, лампочка взорвалась?
Мы встретились взглядами, ощущая внутри одинаковое покалывающее чувство: что-то не так. Слишком подозрительно.
Зазвенел звонок на перемену, и я вскрикнула. Мандей съежилась и медленно отступила обратно в кабинку.
– Я не могу выйти отсюда, – всхлипнула она, поднимая руку, чтобы коснуться своих волос, как будто они жгли ее. – Не могу смотреть на него, когда я такая!
– Но… мы не можем прятаться здесь вечно.
– Еще совсем чуть-чуть! – взмолилась она. – Пожалуйста!
Я вздохнула и вошла в кабинку следом за ней.
– Ладно. Еще один урок.
* * *
Смешки и поддразнивания продолжались до конца недели. В пятницу мама отвела Мандей к хорошему парикмахеру. В первый раз моя подруга оказалась в настоящем салоне красоты с раковинами, сушилками для волос, шампунями и краской. Ее волосы были спасены, и их даже не пришлось сбривать налысо. Остаток недели мы провели за просмотром «Ютьюб»-роликов со старыми выступлениями гоу-гоу-групп, отработкой танцевальных движений, поеданием говяжьего жаркого и бананового хлеба, приготовленных мамой. Я накрасила ногти Мандей глянцево-серебристым лаком с голубоватыми стразами, а она заплела мне две французские косы. Мы снова вернулись к обычному образу жизни – в своем пузыре, в безопасности, понятия не имея о том, что нас ждет… утром в понедельник.
Прежде
– Держи ноту! Держи! Держи! Нет, не так! – закричал папа поверх своих барабанов-конга, и все остальные инструменты смолкли. – Повторим с самого начала!
Папа вступил первым, стуча загрубевшими ладонями по туго натянутой коже барабанов. Трудно описать, какие ощущение гоу-гоу вызывает в животе. То, как безумный калейдоскоп из гитары, саксофона, барабанов и ковбелла
[21] заставляет переступать ногами в такт, словно в тебя вселился некий дух.
Папа привел меня к дяде Робби посмотреть на репетицию нового сета. В День святого Валентина они должны были выступать в театре Говарда, на разогреве у «Бэкъярд бэнд» и UCB. Мама не разрешала мне ходить на выступления гоу-гоу-бэндов, потому что там слишком опасно. Но я бы отдала что угодно, лишь бы оказаться в первых рядах зрителей, может, даже с плакатом, на котором написано мое имя, чтобы выступающие выкрикивали его со сцены – я слышала такое на старых папиных записях.
– Ладно, парни, давайте сворачиваться.
Все согласились и начали паковать инструменты. Я натянула свое пальто и подала папе бутылку с водой. Он утер пот с лица.
– Фух!.. Спасибо, Горошинка. Я уже не так молод, как раньше. Эти репетиции меня выматывают!
Мы молча направились по подъездной дорожке к машине; затвердевшие остатки снега хрустели у нас под ногами, словно стекло. Температура воздуха упала примерно до минус десяти.
– Что ж, это было неплохо, – произнес папа, похлопывая меня по спине. – Для разнообразия выбраться из дома… Ну, как тебе наша новая композиция? Как думаешь, твоим друзьям понравится?
Я сунула руки в карманы.
– Подростки… почти не слушают больше такие вещи, пап.
Он вздрогнул, как будто я ударила его.
– Да, знаю. Но… ты же по-прежнему их слушаешь, верно? Пока у меня есть моя фанатка номер один, я в выигрыше! К тому же гоу-гоу – это не проходящий каприз моды, а наша культура! Это твои корни, и ты помогаешь их поддерживать. Молодежь часто забывает о своих корнях, но – это то, что всегда возвращает тебя домой.
