Прошло несколько секунд, наполненных звуком и запахом кишечных газов и громким журчанием струи. Меня замутило; я прикрыла рот, чтобы сдержать тошноту.
– Эйприл! – крикнула миссис Чарльз. – Эйприл, иди сюда!
Эйприл вбежала в санузел.
– Чего? – пробормотала она, кашляя и пряча нос под воротом футболки.
– Почему не повесила новый рулон бумаги?
– Я не последняя тут была.
– Ты весь день торчала дома и ни разу не сходила в туалет? Врунья ты дерьмовая! Живо принеси бумагу!
Через просвет занавески Эйприл заметила меня и выпустила ворот футболки, приоткрыв рот.
– Чего ты торчишь тут, как столб? – заорала миссис Чарльз. – ИДИ!
Эйприл помедлила, затем бегом помчалась вниз. Потом так же быстро вернулась с пачкой бумажных салфеток.
– Вот, – произнесла она, переводя глаза с меня на миссис Чарльз. Моя ступня скользнула по эмали ванны, и я ухватилась за край, обламывая ногти о шершавую поверхность.
– Ну? – хмыкнула миссис Чарльз. – Ты так и будешь торчать тут и пялиться на меня? Проваливай!
Эйприл бросила на меня еще один взгляд и захлопнула за собой дверь.
Мой желудок дважды кувыркнулся, голова кружилась, перед глазами все расплывалось. Плавая на грани обморока, я услышала, как туалетный бачок изверг порцию воды, смывая нечистоты. С довольным вздохом миссис Чарльз принялась мыть руки над раковиной. Я наклонилась, чтобы выглянуть из-за занавески, но моя нога опять скользнула, и подошва кроссовка со скрипом проехалась по поверхности ванны. В испуге я снова сжалась в комок и затаила дыхание. Мышцы на шее напряглись. Может быть, она не заметит…
Миссис Чарльз помедлила, неподвижно держа руки под струей воды. Потом кран закрылся. Она стояла, точно фонарный столб, вслушиваясь в тишину.
На десять секунд весь мир остановился.
Миссис Чарльз что-то пробормотала и побрела обратно к унитазу. Мое сердце замерло, когда мне представились ее руки в считаных дюймах от моей шеи. «Вот оно», – подумала я и едва удержалась, чтобы не заскулить. Но вместо этого она с ворчанием толкнула окно вверх. Оно визжало и сопротивлялось, но в итоге все же распахнулось на полную. Холодный воздух ворвался внутрь, неся свежесть и облегчение.
Миссис Чарльз отряхнула руки и потопала вниз. Я выпрямила ноги, упав при этом на спину, и уставилась в потолок, ловя воздух ртом.
«Вставай! Она может вернуться!»
Я перекатилась на колени и выглянула из-за занавески в сторону открытой двери. Снизу доносился смех миссис Чарльз.
Крышка унитаза прогнулась под моим весом, когда я вскарабкалась наверх и высунула голову в окно, под ночное небо. Втянула столько свежего воздуха, сколько способны были вместить мои легкие. Как и говорила Мандей, внизу стояли два мусорных контейнера. Но высота… как она это сделала, черт побери?
Придерживаясь за кронштейн для душа, я перекинула наружу левую ногу и оседлала подоконник. Вблизи высота казалась еще более устрашающей – словно прыжок прямиком в глубины ада.
– Я не могу это сделать, Мандей, – выдохнула я. – Не могу… я…
И тут мое внимание привлек тусклый огонек на кроссовке. Я ахнула, едва не потеряв равновесие и не вывалившись наружу кубарем. Тьюздей неподвижно стояла в дверях ванной, собираясь постучать.
Мы смотрели друг на друга, мои руки тряслись, потом дрожь охватила все тело. Рот Тьюздей приоткрылся, как будто она в любую секунду могла выкрикнуть мое имя.
Или я упаду и разобьюсь насмерть, или эта женщина меня убьет.
– Тьюздей! Тьюздей! Ты где? – в панике позвала Эйприл.
– Тьюздей! – рявкнула миссис Чарльз.
Тьюздей подскочила, от неожиданности опустошив мочевой пузырь. Моча потекла по ее землянично-розовым лосинам. Я не стала ждать, чем все закончится. Просто прыгнула вперед ногами, приземлившись прямо в пустой мусорный контейнер, и взвизгнула, когда он опрокинулся в твердый весенний снег.
Апрель
Если б папа был цветом, он был бы лиственно-зеленым – густым, пышным, спокойным, шепчущим освежающие мудрые слова, которые немногие способны услышать.
Если б Майкл был цветом, он был бы коричневым – древесная кора, скорлупа кокоса, мокко, шоколад, бурая почва. Тихий, сочувствующий, но сильный. Мягкость, из которой растет любовь.
Вместе они – дерево, к которому я могу прислониться, когда устаю. Дерево, за которое я цепляюсь.
Дерево жизни, окруженное смертью.
Прежде
Было уже за полночь, когда я вступила в адское пламя.
– Где тебя черти носили? – закричала мама, вылетая из кухни. – Твой отец бегает по улицам и ищет тебя! Ты считаешь, будто уже достаточно взрослая, чтобы где-то шляться сама по себе и никому ничего не сказав? Из-за тебя всех подняли на ноги, все тебя ищут!
Заметьте разницу: я отсутствовала два, может быть, три часа сверх обычного, и мама заставила половину нашего района искать меня. Мандей отсутствовала много месяцев, и никто не посчитал это странным.
– Мам…
– Вот погоди, вернется домой твой отец! Мы тебя засадим дома до девяноста лет!
Дома было жарко, как будто разом были включены десять духовок. Когда мама нервничала, она всегда готовила.
– О господи, что случилось с твоим лицом?
Я моргнула.
– А? Что?
– Твое лицо, Клодия! У тебя кровь! – вскрикнула мама, поддевая пальцами мой подбородок. – И почему ты хромаешь?
Я посмотрела в зеркало, висящее в коридоре. Медленно сняла комок пыли со своих растрепанных волос и с трудом заметила сочащийся кровью порез на щеке, прямо под глазом. Мои школьные колготки были порваны, колено ссажено.
– Это… наверное, случилось, когда я падала, – сказала я, неуклюже выдавливая слова – словно ледяные кубики из формы, лежавшей в морозилке. – Я прыгнула. Мне пришлось.
– Откуда падала? Что случилось?
Я чувствовала невероятную усталость от того, что бегала кругами столько месяцев. Вздохнув, ухватилась за конец шершавой веревки фактов.
– Мама, когда ты в последний раз видела Мандей?
Ее голова дернулась, как будто от пощечины.
– О ч-чем ты говоришь? В выходные перед тем, как ты уехала к бабушке! Когда Мандей у нас ночевала.
– Ты видела ее после моего отъезда.
Мама застыла, потом резко выдохнула и покачала головой.
– Не понимаю, о чем ты говоришь.
– Не ври! – выкрикнула я, топнув ногой. Мама широко раскрыла глаза. Я и сама была в шоке от себя. – Мама, Мандей не у своего отца. И не у своей тети. Она никуда не уезжала. Она не ходит в школу. Никто не видел ее несколько месяцев. И у нее не было никакого гриппа.
