Мисс Валенте, дрожа, вышла на возвышение; ее лицо было красным, макияж потек. Она обводила взглядом ряды, пока не заметила меня – и слабо улыбнулась, прежде чем начать.
– Мандей была умной, сообразительной, веселой, мудрой не по годам, всегда отличалась любопытством и жаждой жизни. Одна из моих лучших учениц по английскому языку, одна из самых верных и заботливых подруг среди всех, кого я знаю. Я никогда не встречала девочку, которая в столь юном возрасте была бы способна на такую неистовую любовь. Для меня было честью преподавать ей.
Пастор завершил службу, и хор запел другой гимн. Джейкоб Миллер встал и медленно вышел вперед, чтобы положить в гроб Мандей одну-единственную розовую розу. Фотоаппараты щелкали так часто, что это напоминало тиканье часов. Позже его фотография с безупречно отрепетированным плачущим лицом появится на обложке журнала «Тайм». Хор выпевал хвалу Всевышнему, но я слышала только жужжание.
БЗ-З-З-З-З.
Мама, сбитая с толку этим представлением, сжала мое плечо.
– Ты не хочешь ничего сказать? – прошептала она.
Я покачала головой – нет.
* * *
Когда только-только просыпаешься от кошмара, то ищешь, за что уцепиться, – что-то, что может вернуть тебя в реальность. Поэтому каждое утро, после того как нашли Мандей, я смотрела в окно на библиотеку, ожидая, что она превратится в пещеру, полную плотоядных грызунов. Только убедившись в том, что здание остается аккуратным параллелепипедом, откидывала одеяло, вылезала из постели и начинала новый день. Но каждый шаг давался мне труднее, чем предыдущий.
Моя зубная щетка весила тысячу фунтов, расческа обдирала кожу головы, а принятие душа превратилось в ненужную роскошь. От запаха овсянки меня тошнило. Сама идея о школе вызывала такой ужас, что в груди спирало, и я сидела на полу в ванной, пока ко мне не возвращалась способность дышать. Я спала весь день и просыпалась только для того, чтобы посмотреть очередной выпуск новостей – в них в основном показывали ту же самую фотографию Мандей, которая была на футболке Типа Чарльза.
Моя лучшая подруга, моя вторая половинка была мертва.
«Ты была права», – снова и снова твердил мне внутренний голос, пока я сползала вниз по лестнице. Но моя правота не давала ни капли того удовлетворения, на которое я надеялась.
Как-то утром я вошла в гостиную и включила телевизор на канал местных новостей. Бесконечные репортажи о смерти Мандей, интервью со специалистами и свидетелями.
– Горошинка, мне кажется, ты слишком много смотришь телевизор, – сказала мама. – Это не очень хорошо для тебя.
Я пожала плечами и переключила на канал Си-эн-эн. Они тоже освещали историю о детях, найденных в морозильнике.
– Как насчет обеда? – предложила мама. – Может быть, сходим в кино попозже? Или просто погуляем? Что скажешь?
Я покачала головой и укуталась в красный плед, стараясь укрыться им как можно плотнее.
– Тело Мандей Чарльз в данный момент заново обследуется на предмет возможных сексуальных травм после того, как свидетель заявил о случаях, происходивших за пределами ее дома…
Папа вихрем слетел со второго этажа.
– Хватит! – Он рванул телевизор с такой силой, что в стене остались дыры, и уронил его на пару старых колонок. – С меня достаточно!
* * *
Несколько недель спустя я застала маму в кухне: она жарила свиную вырезку и варила капусту, противень с макаронами и сыром уже стоял в духовке, а в упаковке для перевозки красовался ананасовый кекс.
– Сегодня мы собираемся навестить Эйприл, – сообщила мама с виноватой улыбкой. – Ее тетя звонила сегодня утром. Эйприл спрашивала про тебя.
Новостные фургоны окружали дом тети Дорис, словно стая спящих волков. Они пробудились, когда мы свернули на подъездную дорожку. Я несла кекс, а мама балансировала подносами. Тетя Дорис встретила нас на крыльце, и мы торопливо вошли внутрь, как раз в тот момент, когда жадные глаза камер нацелились на нас.
– Извините за это, – сказала она, качая головой. – Кто-то направил их сюда. Все хотят выжать из нас хоть слово, хотя отлично знают, что беспокоить детей нельзя.
Изнутри дом напоминал темную пещеру: все жалюзи были наглухо закрыты, не считая стеклянной двери, ведущей на задний двор, – он был окружен высокой изгородью и залит солнцем. Эйприл была там. Она сидела посреди лужайки в зеленом пластиковом кресле, спиной к дому.
Мы молча смотрели на нее. Ветерок играл с ее волосами, собранными в хвост.
– Эйприл… пришлось тяжело. Бедная девочка прошла через все это…
У тети Дорис под глазами виднелись мешки – больше, чем мои щеки. Волосы были покрашены в черный цвет, но у корней уже просвечивала седина. В том, как она улыбалась, было что-то от Мандей.
Мама закусила губы, сдерживая слезы.
– У нее есть какие-нибудь друзья? – спросила она. – Мы могли бы привезти их к ней.
– Нет. Полагаю, она просто не хочет ни с кем общаться. И не то чтобы я ее винила. – Дорис вздохнула и повела нас на кухню. – Я вчера навещала Тьюздей в больнице. Она спрашивала про мать и про то, когда Мандей придет с ней поиграть.
– Бедняжка, – вздохнула мама. – Защити ее Господь…
Я села на табуретку возле обеденной стойки, глядя на Эйприл, – она была неподвижна, словно на фотографии.
– А что насчет тебя? – спросила мама, ставя подносы на столик и включая плиту. Ей ничего не стоило в несколько секунд освоиться на чужой кухне. – Как ты со всем этим справляешься?
Тетя Дорис поморщилась и потерла ладонями о бока, словно пытаясь согреть их.
– Держусь. Просто стараюсь проживать по одному дню зараз. – Она пригладила свои волосы. – Патти звонила вчера, хотела поговорить с Эйприл.
– Она не должна была этого делать! Знает же, что ей нельзя общаться с детьми! – резким тоном произнесла мама.
– Еще предстоит суд по опеке. Они пытаются лишить ее и Типа родительских прав.
– Типа тоже?.. Ну да, полагаю, это разумно. Он все равно болтается где-то все время.
– Да, но он оспаривает это, – отозвалась Дорис, доставая из шкафчика несколько прозрачных пластиковых стаканов. – Мне кажется, Тип действительно хотел быть с семьей, но боялся Патти и того, что она может сделать. Судьи не очень-то хорошо относятся к чернокожим отцам.
Мама кивнула.
– У тебя уже есть адвокат?
– Есть несколько предложений. Со всех сторон сыплются; боюсь, я даже не знаю, что выбрать. Но знаю, что Господь укажет верный путь.
Тетя Дорис пряталась за маленьким покровом уверенности. Но холодные ноги, торчащие из этого теплого кокона, трудно было спрятать.
– Что ж, церковь просила передать тебе вот это, – сказала мама, передавая ей толстый конверт с наличными пожертвованиями. – Должно помочь справиться с тем, что теперь тебе нужно кормить еще двоих детей. Наши мысли и молитвы с вашей семьей.
