Юлиан нахмурился, но кивнул, согласившись.
— И рабыне скажи, пусть помалкивает… — уже на подходе к постоялому двору с вывеской «Золотой ломоть» заметил Вицеллий.
Они остановились в центре Мастерового района, на улочке с удивительным названием «Дождливая». На пятиэтажном постоялом дворе, достаточно аккуратном и чистом, выкрашенном в желтые и коричневые цвета, с харчевней на первом ярусе, Юлиан снял две комнатушки. Снял на самом верху, как любил — под чердаком, уповая на то, что качество укрытой красной черепицей таверны не соответствует названию улочки. Заплатил с десяток звонких монет за комнату, самую обычную, которую в Ноэле можно было снять за вдвое меньшую сумму. Затем вспомнил, что почти за тоже самое в Аль’Маринне отдал всего шесть серебряных.
— Ну и цены у них здесь, — подняв удивленно брови, проговорил Юлиан. Скрягой он не был, но цены всегда подмечал, ибо память о нищем прошлом следовала за ним по пятам.
— Элегиар не зря золотым называют, не для бедняков, — саркастически ответил Вицеллий и обратился к Фийе. — Ты, почисть мой выходной костюм к утру.
— Вицеллий, пора бы вам на рынке приобрести слугу.
Граф нахмурился и покачал головой женщине, когда та уже пошла принять из рук Вицеллия его вещевой мешок.
— Я не вижу в этом смысла.
— Я тоже не вижу смысла в том, что вы эксплуатируете мою айорку.
— Она рождена для этого, Юлиан, — как ни в чем не бывало пожал плечами Вицеллий. — Все мы рождены для какой-нибудь роли.
— Я все сказал! Встретимся завтра утром.
Раздалось легкое, но выразительное покашливание. Граф развернулся и увидел сложившего в негодующей позе руки мужчину, который стоял и ждал, пока ему уступят дорогу в его комнату. Беседа проходила посередине коридора, и Юлиан, решив не выносить исподнее на обсуждение, взял Фийю за рукав и завел в комнату. Хлопнула дверь. На это Вицеллий лишь поднял брови, недовольно причмокнул и, смерив оценивающим взглядом по-простому одетого незнакомца, вероятно, какого-то ремесленника, пропал в каморке.
* * *
— Тео Юлиан, вы какой костюм наденете? — чуть позже спросила Фийя, расчесывая короткие волосы графа и продевая в них украшения.
— Темный. Здесь, как я понимаю, люди тяготеют к черному.
— Темные люди… — попыталась пошутить Фийя, но Юлиан не ответил.
Граф разложил разменянные у трактирщика монеты по небольшим кошелям, которые спрятал на своем теле — в крупных городах процветало воровство.
Вечерело. Отдохнув, воодушевленная Фийя привела себя в порядок и надела любимое мышиное платье с серебряной брошью в виде цветка олеандра. Ее, как и сережки с колечками, подарил Юлиан, так что айорка решила прогуляться во всей красе, со всем подаренным сразу. Напоминающая еще туманное зимнее утро, с красотой темных волос, подчеркнутых холодным сиянием серебра, она нежно обвила шею графа и поцеловала.
— Пойдем осмотримся, — вынырнул из мыслей про загадочный мешок Юлиан. — До ночи еще далеко.
— Как скажете, тео Юлиан, — засияла Фийя. — А мы на рынок пойдем?
— Можем и туда заглянуть, но застанем лишь полупустые прилавки, — мягко улыбнулся граф, пряча под накидку еще один кошель. — Ты не забыла, как меня зовут, Фийя?
— Да как вы можете, тео Юлиан, такое говорить! вы же… — потом замолкла. — Ах, да… — тень негодования легла на милое личико айорки. — Вы Юлиан Гор’Ахаг. Вам не идет эта фа…
— Тише, Фийя. Я спросил тебя не затем, чтобы все вокруг услышали, кто я. Лишь хотел убедиться, что ты запомнила.
— Конечно запомнила, тео Юлиан! — служанка всплеснула руками.
— Ладно, пойдем. И не забудь, ты — свободная.
Уже спустя пару минут молодая пара покинула «Золотой ломоть» и неспешно прогуливалась вдоль широкой Дождливой улицы, ведущей ко внутреннему городу. На удивление Юлиана, в Элегиаре даже под вечер гуляло много праздных зевак. Город галдел и шумел, жил бурно и ярко. Графу приходилось следить, чтобы ловкая рука какого-нибудь горожанина или ребенка, якобы случайно проходящего мимо, не занырнула под его плащ.
Многие элегиарцы одевались в темное, украшали себя желтым цветом, и обязательным атрибутом каждого горожанина были черные ленты. Носили их гордо, вязали на самое видное место, и даже, как показалось графу, косо посматривали на тех, кто был без символической полоски ткани.
— А что это за ленточка, тео Юлиан? — спросила осторожно Фийя, держась нежной ручкой с серебряными колечками за локоть графа.
— Мне кажется, это указание на принадлежность Мастеровому городу.
Граф задумался и стал внимательно рассматривать каждого проходящего. Те, кто был одет иначе, не как элегиарцы: темное с желтым, изредка красным, с наручами и декоративными наплечниками, — не носили черных лент.
— Да, Фийя, это показатель статуса. В Элейгии всех людей и нелюдей относят к условным четырем общим классам: рабам, свободным беднякам, ремесленникам и господам. В эпоху расиндов, в 15–17 столетии, представители ремесленного сословия и их семьи обязаны были иметь нашивку, — Юлиан сморщил лоб, вспоминая книгу по культуре расиндов из библиотеки. — Да, нашивку черного цвета. Но они были очень неудобны, потому что их приходилось пришивать на каждую рубаху либо платье. Скорее всего, ленты — это дань уважения прошлому или просто скоротечная мода.
— А когда вы это успели узнать, тео Юлиан? — распахнула рот Фийя. — Кто вам это сказал в городе?
— Фийя, Фийя… — с улыбкой покачал головой граф, поглядывая на айорку сверху вниз. — Книги в библиотеке нужны не только для того, чтобы протирать с них пыль.
Айорка лишь повела плечами. Как ни пытался Юлиан ее научить читать, ничего толкового из этого не вышло. Первые десять лет граф всячески старался приобщить простоватую девушку хоть к каким-то знаниям, но после череды безуспешным попыток бросил эту затею. Проще было обучить чтению Кельпи.
— От них действительно очень много пыли, тео, — надула губы Фийя, вспоминая свои мучения с библиотечными полками, а затем простодушно выдала свою сестру. — А Ада всегда называла ваш кабинет пылесборником.
— Кому пылесборник, а кому — память человечества, обычно столь скоротечная в жизни, но в книгах запечатленная на века.
Ответом снова стало лишь фырканье айорки, которая была уверена, что от книг пыли больше, чем толку.
— Ладно, я вижу тебе это не интересно…
Вдруг справа мелькнуло алое пятно. Юлиан повернул голову. В струящихся одеждах, укрытая невесомой накидкой кровавого цвета, брела девушка. В ее каштановых локонах сверкали украшенные кольцами и золотыми монетами иссиня-черные рога, чуть загнутые вверх.
— Тео Юлиан, смотрите! — беспардонно ткнула пальцем в суккуба служанка.
— Фийя, не показывай пальцем! — шикнул на девушку граф. — Это, вероятно, особа со внутреннего города.
