— Фийя, я не хочу врать. Да, пусть ты меня уже и не так влечешь в постели, но это не значит, что я тебя не люблю. Ты была рядом тридцать лет, каждый день заботясь, но пора подумать и о собственном счастье, о материнстве. Тебя будет любить муж, будут любить дети… — после заминки Юлиан сказал. — Когда вернемся, Фийя, я выделю тебе отдельную комнату. Ты поняла?
Растеряв и без того скупое красноречие, Юлиан замолк и поцеловал женщину в зареванное лицо, спустился губами к шее и слегка прокусил, отчего Фийя томно вздрогнула и прикрыла глаза. Вкусив мысли женщины, граф понял, что разговором так ничего и не добился, и вряд ли добьется. Он стащил с себя спальную рубаху и уложил Фийю в кровать. Уже к полуночи айорка умиротворенно сопела в обнимку с подушкой. Уделом же Юлиана стали размышления, как объяснить глупенькой Фийе, что страсть потухнет, но женщина упустит то драгоценное время, в которое нужно обзаводиться семьей и детьми.
И снова Юлиан вспомнил того суккуба со странной и дикой чувственностью. А потом все померкло; растворились и Фийя, мирно похрапывающая рядом, и та загадочная незнакомка. В беспокойном сознании Юлиана выплыл образ Вериатели. Граф негромко и тепло вздохнул, желая прикоснуться к своей любимой кельпи. Он так и пролежал с некоторое время, думая, как бы разговорить свою молчаливую и вечную спутницу.
А еще позже Юлиан поднялся с кровати, нашел этот злополучный флакон с удушливыми и мерзкими духами, закутал в хозяйскую тряпку и спрятал за шкаф, чтоб, не дай богам, Фийя его не нашла.
* * *
С рассветом Юлиан ждал появления старика с возмущениями по поводу костюма, но Вицеллия все не было. Он долго возился за стеной, сопел, ворчал, а потом замолк. Как бы граф ни прислушивался, он не мог понять, что делает веномансер. Наконец, собравшись, Юлиан с айоркой вышли в полутемный коридор, и после короткого стука веномансер открыл дверь. На старике было праздничное темно-серое платье с золотыми пуговицами и бархатной алой пелериной.
Юлиан вошел внутрь, сложив руки за спиной, и быстрым кивком поздоровался.
— Учитель.
— Да?
— У ворот Золотого Города разговаривать буду я. А Вы, пожалуйста, тихо стойте в стороне. Когда получите долгожданный полувековой вклад, мы навестим тот дом в Мастеровом районе, где я заберу вещи. Далее нам придется расстаться. И снимите, ради всех богов, Северных и Южных, алую накидку — не привлекайте к своей персоне излишнее внимание!
— И не подумаю, — высокомерно поправил золотую цепочку на столь любимой пелерине веномансер.
— Тогда завернитесь хотя бы в плащ! Нам нужно пробраться до Нактидия неузнанными, забрать вклад и вывести вас из Элегиара как можно скорее.
Вицеллий, поразмыслив, неожиданно послушно кивнул и подсунул края выбивающейся пелерины глубже под материю плаща. Затем нахохлился и накинул на седую голову с мышиными волосами капюшон. Юлиан, обрадованный, что к старику вернулся глас разума, вместе с Фийей стал спускаться вниз.
Графу пришлось заплатить десять серебряных за уход за лошадьми и дополнительно еще десять за выбитые ставни и пятна крови на простыне, отчего трактирщик очень косо посмотрел на северян. Элегиар — дорогой город.
Город пробуждался. Южное солнце, еще по-весеннему холодное, выкатилось из-за каменных стен. На улицах стоял живой гул. Юлиан, Вицеллий и Фийя вышли на широкую мостовую, взобрались вверх по холму: мимо шума рынков, стука молотков в кузницах, тягучих запахов аптекарских домов, густого аромата смолы в сапожных мастерских, все дальше и дальше — к единственному входу в Золотой Город. Спустя полчаса путники достигли высоких кованых ворот с золочением. Сквозь эти ворота, выполненные в виде огромного древа, можно было попасть в господский район, ныне закрытый. Хотя, как подозревал Юлиан, и до покушения на короля в Золотой Город рабочему люду было не пройти.
Перед калиткой покачивались на хвостах два стражника, в алых и пышных одеждах, укрытых металлом, со сверкающими протазанами. Наги взглянули на гостей из-под капеллин. Недобро блеснули желтые глаза. Рядом со змеями, в плетеном кресле, восседал человечек в накидке. Накидка эта, черная и богатая, щеголяла витыми древесными узорами и крепилась на плече золотой фибулой платана. Горло пожилого мужчины обвивали ленты, а от переносицы вверх, к границе волос, устремлялась черная полоса краски. Стало быть, охранный маг, со своими отметинами, обозначающими статус.
Вампиры остановились у ворот. За ними виднелись приятные глазу простор и чистота. Вдали пестрела завлекающая вывеска борделя, и ярким цветом вторили ей кровавые бугенвиллии, сочные листья плюща и зловещая чернота высаженных вдоль улиц платанов.
— Да осветит солнце ваш путь, — поздоровался Юлиан.
— И вашему пути я желаю света, — ответил интеллигентно, как требовали правила приличия, маг и впился пронзительным взглядом в графа. — Чем могу быть полезным?
— Мы направляемся к почтенному гор’Нааду, помощнику Главного Казначея Его Величества.
— Зачем?
Маг окинул внимательным взором прилично одетых мужчин и притихшую женщину, вероятно, рабыню. Впечатление гости создавали благоприятное. Аккуратные, статные, хранящие полуулыбку на устах — аристократы, значится.
— Касаемо крупной суммы займа в золоте. Мы прибыли издалека.
— Откуда?
— Ноэль.
— Почтенный гор’Наад знает о Вашем посещении?
— Он знает, что мы должны прибыть.
Хорошие манеры Юлиана, его благородный и рассудительный вид понравились магу. На лице чистейшего северянина, коих охранник не видал уже с пару десятков лет, царила порядочность, та самая, чистая, которую подделать — дело трудное. Тем более, к Нактидию частенько захаживали вельможи из прочих городов, и даже королевств. Не найдя причин для отказа, мужчина уже собрался махнуть стражникам-нагам, чтобы один из них проводил гостей до банкира. Да и позади, к калитке, уже волочилась груженная помидорами, перцем и цуккини подвода, которую следовало проверить и пропустить.
Однако тут Вицеллий, доселе молчавший, показательно расстегнул плащ, снял его изящным жестом, обнажив красную пелерину, и вышел вперед.
— Эй, ты! Тебе что непонятно, человек? Отворяй врата!
Маг от такого грубого обращения вскинул мохнатые брови и, кряхтя, уставился на хамоватого Вицеллия.
— Золотой Город указом короля закрыт. Я вправе задавать вам любые вопросы, которые сочту нужными. И я же решаю, пускать вас или нет.
— Прошу извинить моего отца. На старости лет он стал бестактен и невыносим, но я побоялся оставить его без присмотра, — Юлиан метнул гневный взгляд на учителя, схватил того за плечо и отвел назад. — Отец, пожалуйста, не вмешивайтесь.
Затем граф в улыбке обернулся к магу и виновато развел руками, мол, отец, что с него взять. Но Вицеллий обошел Юлиана по дуге и снова демонстративно поправил алую пелерину. Маг с нахмуренным взглядом смотрел то на веномансера, то на накидку, и морщил и чесал лоб.
