И Таня решительно сказала:
– Хорошо, Денис. Мы приедем через пару часов. Нормально?
– Прямо сегодня? – возликовал мужчина. – Конечно! Давайте!
Таня сообщила сногсшибательную новость Мите. Тот сначала кинулся ей на шею, потом сказал просительным тоном:
– А мы можем взять с собой Арчи?
– Собак вроде не пускают в больницы.
– В обычные нет. Но я смотрел передачу про хоспис, где совсем-совсем больные лежат, и для них можно все. И еду самую вредную, в любое время, и с любыми животными.
– Ну… подожди. Я спрошу.
Набрала Дениса, и тот заверил: лечащий врач использует все возможные средства. И он, конечно, сможет его убедить, что канистерапия
[16] давно признана официальной медициной.
В итоге и пса взяли, и свои рисунки Митя захватил – надеялся, что мама уже сегодня сможет их рассмотреть. А Таня, пока мальчик в восторге прыгал-собирался, незаметно вынула из-под аккуратно разложенных носков в комоде Женин телефон. Спряталась вместе с ним в туалете, открыла список входящих-исходящих. Сделала несколько скриншотов и переслала Валерочке.
* * *
Прежде всего Ходасевича интересовал четверг, двадцать четвертое июня. День, что предшествовал инсульту у Жени. У всех были разные сведения, как она его провела. На работе считали: брала отгул, чтобы побыть с сыном. Муж думал: возила маму к врачу. Родителям вообще наплела, что явилась в командировку в филиал (которого не существовало).
Где же ты на самом деле проводила время?
Он увеличил на экране монитора скриншоты ее исходящих.
Самый ранний (и единственный за первую половину дня звонок) сделан в 8.10 утра. На «красивый» мобильный номер, состоящий только из девяток, троек и нулей.
Хотя телефон походил на рекламный, в Интернете Ходасевич его не нашел. Пришлось воспользоваться базой абонентов сотовой сети. Хозяйкой номера значилась Карагач Марина Петровна, москвичка, двадцати лет от роду. Отчего-то сразу подумалось: «Должно быть, красотка». И фамилия-имя смутно знакомыми показались.
Он встал из-за компьютера, походил по квартире. Выпил, для стимуляции мозговой деятельности, полстакана воды с лимоном и настойкой эхинацеи. И вспомнил! Когда собирал досье на ведущую марафона, просматривал светскую хронику. Видел в том числе репортаж с какого-то фуршета-приема. Две дамы, молоденькая и постарше, зубасто улыбаются в объектив. А под карточкой подпись: «Известная блогер Елена Симеонова и ее секретарь Марина Карагач».
* * *
Денис встречал их у проходной. Красивый, взволнованный, волосы эффектно треплются на ветру.
С Митей поздоровался за руку, Арчи потрепал за ухом:
– Веди себя прилично, пес. Я за тебя поручился.
Платная клиника – что за контраст с печальной больницей Зареченска! – походила на космический корабль из фантастических фильмов. Стального цвета стены с подсветкой, двери повиновались магнитным карточкам, лифт говорил человеческим голосом.
Митя постоянно пытался сорваться на бег и, похоже, был уверен: уже сегодня он вернется домой вместе с мамой.
Таня занервничала. Мальчик, конечно, поклялся, что папе не скажет ни слова, но она уже немного разбиралась в детях и понимала: когда ребенок под впечатлением, ему хочется поделиться им со всем миром.
«А вдруг правда чудо случится?» – попыталась успокоить себя Садовникова.
И с удовольствием представила испуганную рожу Максима – когда мертвая жена появится у него на пороге.
Но едва вошли в палату, Таня сразу поняла: до возвращения домой пока далеко. И с Женей живой сходства сейчас даже меньше, чем в больнице Зареченска. Лицо отекло, нос, наоборот, странно острый. Под глазами черные тени, губы ввалились.
Митя бегом бросился к постели, но в метре от нее замер. Прошептал:
– Это не мама!
Зато Арчи признал хозяйку сразу. Встал на задние лапы, передними дотянулся до кровати. Начал яростно вылизывать Жене руку.
На пороге появился представительный мужчина в ослепительном халате и при дорогом галстуке, взглянул удивленно.
Денис представил:
– Викентий Ильич, это Женин сын. Митя. И Таня Садовникова. Его волонтер.
– Но ведь считается, что… – Доктор осекся, замолчал. На Татьяну взглянул с укоризной.
Голубоглазый красавец уверенно сказал:
– Я позвал их сюда на свой страх и риск.
Доктор усмехнулся:
– В любом случае, отступать уже поздно.
Ободряюще кивнул Мите, велел:
– Подойди ближе. Не бойся. Твоя мама сейчас не похожа на себя, но это точно она. А что не узнал ее, так это нормально. Любой человек будет выглядеть странно, если беспробудно проспит шесть недель.
Таня поспешила на помощь:
– Точно, Митя! Помнишь, ты однажды в час дня проснулся, и я еще смеялась, что у тебя лицо стало как пончик?
На глазах мальчика явились слезы. Он пробормотал:
– Все равно это не мама!
– А ты возьми ее за руку, – вкрадчиво предложил Викентий Ильич, – и скажи что-то ласковое.
Митя с опаской приблизился. Дотронулся до недвижимой кисти, отдернул пальцы:
– Холодная!
– Держи крепче. Передай ей свое тепло, – властно велел Викентий Ильич. Укорил: – Твой пес и то понимает. Пытается ее согреть.
– Но она совсем ледяная!
– Мама в коме. У таких больных температура всегда понижена. Но ее сердце бьется. И сейчас она тебя слышит. Какая у твоей мамы любимая песня?
– К-как уп-поительны… – пробормотал Митя.
– …в России вечера! – подхватила Татьяна.
– Любовь, шампанское, закаты, переулки, – присоединились к ним Денис с Викентием Ильичом.
Маленький хор нестройно допел первый куплет. Дальше запутались в словах и Денис, на мотив из «Белого орла», закончил:
– Вставай скорее, и поедем мы на море!
А Митя жалобным голоском подхватил:
– Мамочка! Мне плохо без тебя! Просыпайся, пожалуйста!
Арчи ободрительно и негромко гавкнул. Доктор прогрохотал:
– Смотри! Смотри ей в лицо!
Женины веки затрепетали. Губы зашевелились. Пальцы рук свело судорогой. Казалось, она изо всех сил пытается сбросить путы.
– Мамочка! Это я! Я пришел к тебе! – надрывался Митя.
По опухлой, опутанной проводами щеке покатилась слезинка.
– Мамочка! Пожалуйста, не плачь! – взмолился ребенок.
