– Не надо меня провоцировать. Я вас не боюсь.
– И не надо, – улыбнулся толстяк. – Сам решай. Вот бумага: согласие на поездку. Подписывай – и мы уйдем. Не подпишешь – тоже. Но тогда о твоих подвигах все узнают.
– Не подпишу, пока не скажете, куда ваша Татьяна с Митькой вчера ездили, – хмуро спросил Максим. – На самом деле.
– Таня работает в рекламе, – отозвался щеголь в платке. – Вчера у них в агентстве был кастинг для ролика собачьего корма. Участвовали хозяева со своими питомцами. Ваш сын тоже захотел попробовать.
– Господи! Зачем скрывать-то было? Да еще удирать?
– Митя стеснялся. И расстроился, что их с Арчи не взяли. А Таня – она просто не любит, когда на нее давят.
– А я тут… чего только не передумал! Ладно, – вздохнул Максим. – Давайте бумагу. Пусть играется Таня. – И с ехидством спросил: – Она вам, что ли, родственница?
– Почти, – усмехнулся толстяк.
Он взял подписанный документ, поместил в кожаную папку. Его ассистент потрепал Максима по плечу:
– Отдыхай. – И хохотнул. – Сил набирайся впрок – а то мало ли, как жизнь повернется.
Они вышли. Холуи из джипа бросились им навстречу. Распахивали калитку, помогали сесть в «Мерседес». Максим примерно знал цены на дорогие автомобили и оценил пару черных лакированных авто миллионов в сорок. Бугаи (все, похоже, при пушках) тоже стоят недешево.
Да, покровитель у Татьяны оказался действительно серьезный.
* * *
Когда Ходасевич рано утром уходил из дома, Таня с Митей крепко спали.
Валерий Петрович оставил строгую записку: ребенка кормить чем в холодильнике найдется, из квартиры ни ногой, к часу дня приготовить обед.
Как обернется ситуация с Максимом, не знал, поэтому, пока ехал в такси до места встречи с бывшим сослуживцем, сделал пару звонков и нашел для Татьяны убежище – пустующую дачу в ближайшем Подмосковье, на реке Клязьме.
Но пока ситуация складывалась благоприятно, и немедленно отправлять падчерицу в пригород Валерий Петрович не стал. Героически вытерпел Танин обед – слипшиеся макароны по-флотски – и предложил всем вместе съездить к Жене в больницу.
– Отлично! – завопил Митя. – Мы с тетей Таней как раз стих выучили для мамы!
Арчи, без особых возражений, остался стеречь квартиру. Митя серьезно сказал, что весь день сегодня думал и твердо решил: маму он больше бояться не будет, хотя на самом деле ему страшно.
Денис встретил у проходной, провел в палату. Митя взглянул на недвижимое тело с опаской. Но смело приблизился к Жениной постели, объявил:
– Мамочка! Специально для тебя!
И завел:
Я помню спальню и лампадку,
Игрушки, теплую кроватку
И милый, кроткий голос твой:
«Ангел-хранитель над тобой!»
[20]Валерий Петрович умилился – всегда знал, что у его Танюшки хороший вкус. Авантюрист Денис тоже поглядывал на его падчерицу с удовольствием.
А вот Женя никак не реагировала. Веки не трепещут, руки безвольные.
И Викентий Ильич сегодня хмурый.
Когда Митя закончил стих, доктор перехватил Танин взгляд и шепнул:
– Пойдемте в коридор.
Она послушно вышла. Врач присоединился через пару минут, вздохнул:
– У Жени сегодня тяжелый день, к сожалению. Реакций нет. И давление еще больше упало.
Он отвел ее к окну, виновато попросил:
– Надо как-то мальчика подготовить.
Таня перепугалась, и врач поспешно продолжил:
– Нет-нет. Она пока не умирает. Но, боюсь, вы не отдаете себе отчет о масштабности тех изменений, что уже произошли. После столь длительной комы на фоне геморрагического инсульта Женя никогда не станет прежней. Я, конечно, очень надеюсь, что она будет ментально сохранной. Но двигательные, речевые поражения останутся даже при самом благоприятном раскладе.
Он задумчиво стер с оконного стекла невидимую пылинку:
– Если бы она попала ко мне сразу! На первые, вторые сутки! А сейчас время упущено.
Самоуверенности, что сочилась из него прежде, существенно поубавилось, и Садовникова печально подумала: «Вот что я за дурочка! Митю сдернула, он теперь маму ждет, отца – ненавидит. А если Женя так и не проснется?»
* * *
Ни Интернет, ни Танюшка, ни Митя понятия не имели, что могло означать выражение «клеверный платочек».
Тогда Валерий Петрович задал этот вопрос Денису.
Тот вздрогнул:
– Откуда вы знаете?
– В Женином телефоне нашел.
– В каком контексте?
– Только эти два слова. В календаре за девятнадцатое июня сего года. Они что-то значат?
– Что Женя делала в этот день?
– Ездила в город Донской.
За реакцией авантюриста Ходасевич следил внимательно, но лицо того даже не дрогнуло. Лишь спросил с удивлением:
– В Донской? Кажется, Тульская область? А зачем?
– Встречалась с пожилой пьющей дамой. Бывшая заведующая роддомом, отсидела несколько лет за торговлю детьми. Зовут Алевтина Георгиевна. Слышали про такую?
Богатов покачал головой:
– Нет.
– Уверены?
– Абсолютно.
– Давайте пройдемся, – предложил Валерий Петрович.
Оставили Таню с Митей в палате, вышли в коридор. Ходасевич осторожно спросил:
– Женя могла вести какие-то дела э-э… криминального толка самостоятельно? Без вас?
– Не думаю. Когда мы расставались, четко сказала: все. Теперь только обычная жизнь. Да и зачем самой? – искренне удивился авантюрист. – Я-то всегда готов. А вдвоем надежней. И веселее. Но я так понял, этот разговор про Донской неспроста. – Он взглянул пытливо.
– Неспроста, – подтвердил Ходасевич. – Вы задавали себе вопрос: почему с Женей случилась беда?
– Естественно, – кивнул Богатов. – Любого насторожит внезапный инсульт в таком возрасте. Но у меня ее история болезни на руках. Все анализы, исследования. Сам внимательно изучил. Показывал многим, спрашивал: нет ли скрытых причин? В Зареченске общими словами отделались – жизнь нынче сложная, а инсульты помолодели. Викентий Ильич предполагает: у нее гипертония была, не диагностированная. Резкий скачок давления – и все. Про злой умысел никто ни разу не упомянул.
Ходасевич медленно произнес:
– Я хочу с вами поделиться строго конфиденциальной информацией.
И поведал про запоздало найденную Женину коагулограмму.
