— Ну, Андрей тоже не подарок, конечно, но он спокойнее, сам первый на рожон никогда не лез и Пашку пытался образумить, когда тот ввязывался в мутные дела. А он ввязывался, что скрывать. Но если вдруг что — на сходку шли вместе. Приходили потом оба в синяках, кровище, но довольные-е… — хохочет. — И учиться Андрей очень любил, голова светлая, но разве в нашей вечерке чему нормальному могли научить? Спустя год, как мы с ним познакомились, он компьютер собрал, сам, насобирал запчастей на какой-то свалке, что-то отдали, что-то докупил. До сих пор проклинаю этот компьютер.
Черты лица стали жестче. Даже кот, словно почувствовав перемену настроения хозяйки, тенью юркнул под стол.
— Начал он делать ставки в одной онлайн игре, — продолжает, — и как это часто бывает — засосало. Выигрывал редко, а вот подчистую спускал все регулярно, но от этого азарт как будто сильнее просыпался. Каждый раз обещал «снять банк» и завязать. Говорил, квартиру купим и все, клянусь. Мы пожениться с ним хотели, съехаться. И я ему верила… а потом пришли какие-то мордовороты и избили его до полусмерти.
— За что? — ахаю.
— Оказалось, у него долг огромный собрался, он же проигрывал, занимал, проигрывал, снова занимал. Ну, в общем, эти коллекторы его на счетчик поставили, время вышло, отдать было нечем… Хорошо хоть живым остался, — приподняв подол свободного платья, промокнула увлажнившиеся глаза. Затем, громко шмыгнув, подняла голову и нацепила улыбку: — Квартиру они родительскую продали, отдали долг, а на оставшиеся мы с Андреем вот этот дом взяли, и тот половину был в кредит. Ну уж на что хватило, все не на улице.
— А как же Паша? — от чего-то стало обидно за «непутевого» старшего. — Выходит, он лишился жилья?
— Он сказал, что как-нибудь сам выкрутится, брать что-то из оставшейся суммы категорически отказался. Даже помог нам потом кредит погасить. Вот, до сих пор обживаемся, баню хотим построить, надоело с этими тазами. Зимой особо не набегаешься, тем более мне сейчас, — опускает взгляд на свой живот, и я, не выдержав, смотрю туда же.
На языке крутится неуместный вопрос: ведь Андрей в кресле, как же тогда он смог… но спрашивать такое крайне нетактично.
И тут Лера словно читает мои мысли:
— У него только ноги не ходят, все остальное работает без перебоев, — хихикает, и я, не выдержав, тоже не могу сдержать улыбку.
И завидую ей. Да, я завидую!
Она росла без родителей и осталась такой позитивной, не озлобленной на судьбу. Живет в какой-то хибаре без нормального туалета, парень инвалид, а она счастлива. Блеск в глазах не нарисуешь.
Отношениям их с Андреем тоже завидую. Да, он сам дурак, сглупил с этими играми, но она не бросила его в трудный момент, их чувства выдержали свалившийся на них кошмар.
Смогла бы я вот так? Ради Кирилла? Сильно сомневаюсь.
— Андрюша больше не играет конечно, работает в интернете, программы какие-то делает. Я вот тут, недалеко от дома, в магазине продавцом, ну и Пашка нас не бросает. Вон, — кивает, — каждую неделю сумки привозит. Неудобно, но разве его переубедишь. Они с Андреем очень близки, может, потому что детство сложное было, порой один кусок хлеба на двоих делили, по морде друг за друга получали, такая связь, как у них — нерушимая, — замолкает и, сцепив пальцы в щепотку, снова подзывает кота. — Кстати, у нас свадьба скоро, — словно между делом, — распишемся, наконец. Так, ничего особенного, но до рождения Ваньки надо, чтобы все по-людски. Придешь?
— Ну, если ты приглашаешь…
Я сижу словно пыльным мешком прибитая. Этот ее рассказ не просто открыл Кнута с другой стороны — он словно переродился в моих глазах. Я понятия не имела, что он настолько… благородный. Абсолютно другой. И от этого душевного раздрая слегка неуютно, словно меня долго держали за дуру и правда, наконец, открылась. Мне неуютно, но в то же время… как-то… тепло, что ли. А может, виной всему этот умопомрачительный свежий воздух, и эти крупные звезды с ладонь, и стрекот сверчков, и искренний смех собравшихся здесь людей. Ну и бокал вина, который я успела незаметно для себя опрокинуть, пока слушала рассказ Леры.
Ее жизнь, их жизни — всех их — настолько кардинально отличается от сытой моей, что я впервые почувствовала неловкость за то, что у меня все так радужно. Я никогда не знала, что такое голод, что такое, когда нечего надеть. Меня никогда не обижали, у меня была куча друзей. Даже боль от потери матери прошла транзитом, потому что отец откружил меня огромной любовью, сделал все, чтобы я чувствовала себя счастливой.
Отец… Боже, он точно будет в шоке, если узнает, где и с кем я была. И Маринка будет в шоке.
Кидаю на Кнута слегка осоловелый от вина и пьянящего ночного воздуха взгляд и моментально встречаюсь со встречным его. И почему-то его глаза не кажутся мне сейчас какими-то ненормальными. Мне хочется смотреть на него и дальше. На его лицо, и особенно губы… А еще хочется узнать, что же все-таки изображено на его татуировке, там, за ремнем джинсов.
Приплыли. Кажется, кто-то перебрал.
— Я сейчас, на минутку, — поднимаюсь со старого скрипучего кресла и чувствую, как меня ведет.
Сколько гладусов в этом их домашнем вине? По ощущениям все пятьдесят.
— Туалет там, за домом, — смущенно подсказывает Лера. — Извини, удобства тут так себе.
— Ничего, разберусь, — давлю улыбку и, путаясь в траве, спешно ретируюсь на задний двор. Бреду мимо темных грядок, спотыкаюсь о какую-то бочку и едва не наступаю на торчащий из земли черенок.
— Осторожнее, там впереди колодец, — раздается за спиной, и я резко торможу, от чего Кнут врезается мне в спину.
— Где колодец? — развожу руки в стороны, словно уже зависаю над пропастью.
— На соседнем участке.
— Ну ты и придурок, — толкаю его плечом, но, признаться, выдыхаю с облегчением. — Твои шутки всегда такие?
— Какие?
— Дурацкие.
Поправляю волосы и все-таки не без доли страха делаю несколько шагов. Его присутствие рядом… будоражит, от чего-то хочется прижаться к нему крепче и сбежать одновременно.
Я боюсь его. Но уже совсем не так, как боялась раньше. Или правильнее сказать — боюсь рядом с ним себя?
Боже, я точно перебрала.
— Тебе направо, — подсказывает он, и я оборачиваюсь.
— Откуда ты знаешь, куда я иду?
— Ну, выбор тут невелик.
— Вообще-то… — побежденно вздыхаю, — я просто ушла. Сама не знаю куда.
— Тогда пошли, — он берет меня за руку и бесцеремонно тянет за собой в обратную сторону. И эта его привычка делать что-то не спрашивая просто возмутительна.
— Куда ты меня снова тащишь?
— Ты мне не доверяешь?
— Конечно, нет!
Он тихо смеется, что просто не может не вызвать ответную улыбку. Его рука такая теплая и… надежная. Ох, я и дура-а… Как ни крути, он совершенно не моего поля ягода и хоть, как выяснилось, не совсем безнадежный негодяй, но все равно. Он крутится с непонятными людьми, да и репутация его крайне дурная. Не с пустого места это все. Но когда моя рука в его руке я чувствую, что мне ничего не угрожает. Парадокс.
