Продолжающиеся дебаты об изменении климата еще хуже, поскольку, чтобы избежать катастрофических последствий, нужно реагировать гораздо быстрее
[246]. Отрицание изменения климата объясняется, главным образом, политическими, финансовыми и религиозными мотивами. В отличие от дарвиновской эволюции, когда отрицание теории прочно связано с религиозностью, в проблеме изменения климата главной причиной отрицания является политический консерватизм. Религиозный компонент идеально описывается словами сенатора Джеймса Инхофа, прозвучавшими в одной из радиопрограмм в 2012 г.: “Бог по-прежнему с нами. Меня просто поражает самонадеянность людей, убежденных, будто мы, люди, способны изменить то, что Он делает в области климата”. Как это контрастирует со сложившимся ныне преобладающим единомыслием ученых-экспертов (около 97 %), что “чрезвычайно вероятно, что влияние человека явилось господствующей причиной наблюдаемого с середины XX в. потепления”.
Отчет о разрыве в уровнях выбросов парниковых газов программы ООН по защите окружающей среды в 2018 г. показал, что поступление в атмосферу углекислого газа (СО2) в 2017 г. увеличилось – впервые после четырехлетней приостановки
[247]. Это особенно тревожно в свете новейшего отчета Межправительственной группы экспертов по изменению климата (IPCC), которая заключила, что для ограничения превышения глобальной температуры над доиндустриальным уровнем до 1,5 ℃ потребуется к 2010 г. снизить выбросы парниковых газов на 45 %. Беспрецедентным шагом стало появившееся 2 декабря 2018 г. совместное заявление четырех бывших руководителей совещаний ООН по проблеме климата с призывом срочно принять меры. То, что Соединенные Штаты вышли из Парижского соглашения по проблеме изменения климата (хотя в действительности уйти они могут не раньше 2020 г.), и постоянное содействие индустрии ископаемого топлива со стороны президента Дональда Трампа в этом контексте просто потрясает
[248]. По словам нобелевского лауреата по физике Стивена Вайнберга, “обычно глупо держать пари против научных суждений, а в этом случае, когда на кону стоит планета, это просто безумие”.
Любой список ведущих ученых в истории – изменивших мир, – включает имена Галилея и Эйнштейна. Это еще одна причина, почему интересно при обсуждении взаимоотношений науки и религии сравнить взгляды этих двух гениев. Мы знаем, что Галилей считал Писание руководством в вере, этике и нравственном поведении (в пути к “спасению”) и возражал против буквального понимания библейских текстов лишь в случаях, когда они противоречат научным наблюдениям. Три с лишним столетия спустя Эйнштейн разделял взгляд Галилея на науку, но придерживался диаметрально противоположного мнения о вопросе веры.
Эйнштейн о религии и науке
Без сомнения, по вопросу интеллектуальной свободы уроженец Германии Эйнштейн придерживался ровно тех же взглядов, что и Галилей. В своем выступлении на конференции Чрезвычайного комитета США по гражданским свободам в 1954 г. Эйнштейн сказал: “Под научной свободой я понимаю право искать истину, публиковать и распространять то, что считаешь истинным”
[249]. Здесь он повторяет собственные мысли из обращения, написанного в 1936 г., через три года после прихода к власти в Германии Адольфа Гитлера – и своей иммиграции в США: “Свобода преподавания и высказывания в книге или прессе – это основа полноценного и естественного развития любого народа”
[250]. Галилей, безусловно, согласился бы с этим.
В то же время мнение Эйнштейна об отношениях между наукой и религией было более сложным
[251]. Вкратце охарактеризуем его.
Эйнштейн довольно часто упоминал Бога в письменных работах, выступлениях и общении. Например, когда он хотел выразить скептическое отношение к квантовой механике, теории субатомного мира, он произнес знаменитое: “Бог не играет в кости”. Аналогично Эйнштейн выразил мнение, что природу, может быть, сложно разгадать, но она не основана на надувательстве: “Господь Бог изощрен, но не злонамерен”. Эйнштейн даже удивлялся, предполагает ли, в принципе, выбор космический проект: “Мне действительно интересно, мог ли Бог создать мир как-то иначе; иными словами, позволяет ли требование логической простоты некоторую степень свободы”. Эти цитаты, однако, относятся главным образом к структуре Вселенной и не дают нам полной картины отношения Эйнштейна к религии.
Эйнштейн сформулировал бо́льшую часть своих представлений о религии, науке и их взаимоотношениях в серии эссе, писем и речей, созданных в основном с 1929 по 1940 г. Одно из первых эссе, “Во что я верю”, написанное в 1930 г., содержит запоминающееся высказывание Эйнштейна:
Самое прекрасное переживание, доступное нам, носит таинственный характер. Это базовая эмоция, стоящая у истоков подлинного искусства и подлинной науки. Любой, кто не знает ее и не может больше удивляться, не может восхищаться, ничем не лучше мертвеца, и глаза его затуманены. Именно переживание таинственного – пусть и перемешанное со страхом – породило религию. Осознание существования чего-то, что мы не можем постичь, составляет подлинную религиозность. В этом, и только в этом смысле я глубоко религиозный человек. Я не могу представить себе Бога, который вознаграждает и наказывает свои творения или имеет волю того рода, что мы чувствуем в самих себе
[252].
Эйнштейн здесь повторяет мнение, выраженное им в 1929 г. в ответ на телеграмму раввина Герберта Голдстейна, обратившегося к нему с вопросом: “Верите ли вы в Бога?” Всю жизнь преклонявшийся перед голландским иудейским философом-рационалистом Барухом Спинозой, Эйнштейн ответил: “Я верю в Бога Спинозы, который проявляет себя в закономерной гармонии бытия, но вовсе не в Бога, который хлопочет о судьбах и делах людей”
[253].
