— Я собиралась надеть это… — достаю из шкафа дежурное праздничное платье.
Оно нарядное, а главное — удобное.
— Что, даже не посмотришь? — мамуля хмурится.
Посмотрю, конечно. Куда я денусь? Вздохнув, иду распаковывать подарок. Тяну за язычок собачки, молния шуршит и…
Господи! Такой красоты в жизни не видела! Я держу в руках шикарное платье нежно-розового цвета и растерянно хлопаю ресницами.
— Мам, ты с ума сошла?.. — шепчу. — У нас ведь семейный ужин. Дома.
— Ну и что? Мы тебе сейчас ещё причёску сделаем и макияж, — мамуля выдвигает ящички в моём туалетном столике, достаёт косметику.
— Спасибо, — подхожу к ней и обнимаю крепко. — Ты у меня самая лучшая мамуля на свете.
— Я знаю, — чмокает меня в щёку. — Сядь.
Властная Татьяна Алексеевна колдует над моими волосами. Зачем всё это? Мы встречаем Новый год в кругу семьи, в нашей гостиной, а я буду выглядеть так, словно по красной ковровой дорожке собралась пройти. Но маме пофиг — она творит. Сначала причёску, потом макияж…
— Кажется, это как-то… слишком, — я смотрю в зеркало на результат её трудов.
В таком виде и правда только Оскар получать. Тамара и Марина одеты скромно, мама тоже не расфуфыренная, а я — принцесса в розовом платье с безупречно накрашенными глазами и причёской, которая выглядит на тысячу долларов.
— Ничего не слишком, — мамуля выглядит довольной. — Туфли есть под платье?
— Есть, но я не собиралась…
— Слышать ничего не хочу! — строго заявляет мама. — Надевай туфли.
Мне остаётся только подчиниться. Я достаю из шкафа самую крутую пару туфель на каблуках, которая у меня есть. Мамуля одобрительно кивает — ей нравится сочетание.
— Прости, но я чувствую себя дурой.
— Ну и зря. Сегодня особенный Новый год.
— Да? — я гну бровь. — Почему?
— Ой, сорок минут до полуночи! — мамочка едва не подпрыгивает. — А у меня вся едва в пластиковых контейнерах!
— Я тебе помогу, — встаю с пуфика, чтобы пойти с ней.
— Нет! — она снова встаёт у меня на пути. — Ты что, хочешь угваздать платье? Или каблук сломать, прыгая по кухне?
— Эм, нет… Но что мне теперь вообще ничего не делать?
— Не делай. Спустишься минут за десять до двенадцати.
Мамуля ведёт себя странно. В этом доме происходит что-то, о чём я не знаю. Сюрпризы… От нашего семейства можно ожидать чего угодно.
Но окей. Я решаю поддержать игру и остаюсь в комнате. Полчаса посидеть на кровати — несложно.
Сложно.
Меня хватает на пару минут. Едва не взорвавшись от любопытства, я покидаю спальню — иду на разведку. В коридоре чисто, и я крадусь к лестнице. Но спуститься в гостиную не судьба — мама зачем-то возвращается. Я даю дёру на этаж выше — в мансарду.
Забегаю в спячечную — никого. Тихонько прикрываю дверь, надеясь, что мамуля не меня проверять шла. Чувствую себя дурочкой. В собственном доме прячусь от собственной мамы…
Я, блин, сама мама!
Смотрю на моих медвежат и улыбаюсь. Сопят себе, мои хорошие. Сладкие пушистые попки с хвостиками — две штуки. И пяточки сладкие. Обожаю наших деток.
Стоп… Что за запах? Что-что, блин… Кто-то наделал «дел» во сне.
Оставить это без внимания я не могу. Пофиг, что на мне надето — в первую очередь я мама, а потом уже принцесса в розовом платье на шпильках.
Я достаю из комода всё, что понадобится для дезинфекции двух пушистых поп. Действую быстро, профессионально, но аккуратно, чтобы не разбудить двойняшек.
С Кирой справляюсь без проблем, а с Даником приходится повозиться. Он ворчит и ворочается во сне, я боюсь его разбудить.
— Блинский… — шиплю тихо.
Одно неловкое движение и на розовом платье остаётся пятно цвета детской неожиданности. Мне через двадцать минут надо быть внизу — Новый год встречать, а я тут… в какашках.
Вот это подстава!
Быстро заканчиваю, убираю всё и выглядываю из спальни. Никого.
Задача: добежать до второго этажа в гостевую ванную — это самый близкий и безопасный вариант. И не дай бог мне встретить по пути маму!
Бегу! Лечу! Несусь!
Закрываю дверь гостевой ванной, выдыхаю и оборачиваюсь…
— Марк?! — растерянно моргаю.
Мой мишка стоит у раковины и самозабвенно трёт красное пятно на рубашке. Оу… мужчина, а чего это вы так вырядились? На Марке смокинг и галстук-бабочка.
— Тихо! — он машет рукой, в которой держит губку. — Не кричи, пожалуйста, булочка.
— Ты что тут делаешь? — я встаю рядом с ним, мочу руку под струёй воды и пытаюсь оттереть пятно на платье.
— От бати прячусь. А ты?
— А я от мамы, — не могу сдержать смешок. — Ты почему так одет?
— У Иваныча спроси, — ворчит мой мишка. — Нарядил меня, как на парад, и посадил в кухне. Сказал, если выйду, он мне ногу сломает…
— Жёстко.
— Я таблетку Тамарину прожевал, а она горькая. Хотел запить малиновым вареньем, и вот, — демонстрирует кляксу на белоснежной рубашке. — Батя меня убьёт.
— А я детям подгузники меняла… — показываю последствия в виде пятна на юбке. — Если мама увидит — мне кранты.
— Ты почти оттёрла. Давай феном теперь, — достаёт из шкафчика электроприбор, втыкает вилку в розетку.
Боже, как он громко воет!
— Вырубай! — машу руками. — Нас спалят!
— Ч-чёрт…
Мы замираем, смотрим друг другу в глаза и… ржём. Но тихо.
— Они явно что-то задумали, — я утыкаюсь носом в воротник смокинга.
— К гадалке не ходи, — соглашается Марк. — Пятнадцать минут до полуночи, булочка. Как думаешь, успеем?
— Успеем что? — я поднимаю голову и смотрю в медовые глаза.
Да он с ума сошёл!
Не успеваю ничего сказать, меня сносит медвежьим напором к стене. Я замираю в сильных лапах — Марк держит, словно в тисках. Рваться бесполезно. Это хорошо знакомое мне ощущение, от которого сносит крышу на раз-два.
Открываю рот, чтобы хотя бы попытаться вразумить этого ненормального, а он пользуется моментом и целует меня. «Молчать, булочка!» — говорит его бешеный поцелуй, пробирающий до дна души.
Каблуки — заразы! Я цепляюсь за шею Марка, пытаясь устоять. Хватаюсь за воротник смокинга и задыхаюсь от ощущений скользящих по шее горячих губ.
Послушно раскрываю губы, позволяя ему целовать меня, как он хочет. Я — добыча зверя. И сейчас мне будет хорошо…
Сейчас мне глубоко пофиг, что будет с платьем, что скажет мама. А с платьем будет, и мама обязательно скажет… Я с огромным обезумевшим зверем в маленькой ванной. Творится безумие!
