Вряд ли Айт Мада завидовала популярности Кобенов или чувствовала в них угрозу, ведь ни один из них не обладал и малой долей ее способностей или славы предводителя Зеленых костей. И все же Айт наверняка не забыла, что, пока весь город считал ее мертвой, Кобены поспешили выступить с заявлением, даже не обнаружив ее тела.
Такси остановилось у ворот поместья Коулов. Когда Шаэ вошла в дом Шелеста, к ней стремглав подбежала Тия, запачкав блузку и юбку матери краской с грязных пальцев.
– Мам, ты дома! А мы с папочкой рисуем!
Шаэ позволила дочери увести себя на кухню, где к столу были прикреплены большие листы бумаги. Цветные отпечатки маленьких детских ладошек и больших взрослых превратили в бабочек, птиц и других животных.
– Эти маленькие – мои, а большие – папочкины, – объяснила Тия.
– А я-то гадала, как твои ладошки стали такими большими, – поддразнила ее Шаэ.
– Это глупо, мама, – засмеялась Тия. – Цзая говорит, что с тобой не повеселишься, а я думаю, что ты забавная.
Подошел Вун и с виноватым видом покачал головой, глядя на заляпанную одежду Шаэ.
– Краску можно отстирать, – сказал он. – А поросенку все равно нужно до ужина принять ванну.
В прошлом году, когда Вун ушел в отставку и передал свою должность Хранителя печати Теруну Бину, Шаэ беспокоилась, что ее муж совершает ошибку. Она сомневалась, что Зеленая кость такого высокого ранга может с радостью покинуть Корабельную улицу и вместо этого заниматься рисованием с пятилетней дочерью и готовить. Но Вун был уверен в своем решении.
– Мной столько лет командовала маленькая женщина с твердым характером, – напомнил он ей. – Я готов к новой работе.
– Это несправедливо с твоей стороны, – возмутилась Шаэ. – Я вовсе не маленькая.
По правде говоря, она завидовала мужу – он столько времени проводил с дочерью. Вун так долго ждал детей и теперь наслаждался отцовством, к тому же он не настолько хорошо, как Хило, пришел в себя после взрыва бомбы. Он оглох на одно ухо и слегка прихрамывал, и Шаэ понимала – каким бы скромным и терпеливым ни выглядел муж, это задевало его гордость и сыграло определенную роль в решении быстрее завершить насыщенную карьеру в клане.
Однако Вун не перестал интересоваться делами клана и регулярно обсуждал их с Шаэ.
– Видела новости про Либонский акт? – Не дожидаясь ответа, он потянулся за пультом и включил телевизор в гостиной. Комментаторы КТРК обсуждали беспрецедентный международный договор, определяющий этику использования биоэнергетического нефрита в боевых целях. Представители восьмидесяти пяти государств, включая Республику Эспения и Кекон, встретились в Степенланде на конференции, чтобы осудить и запретить генетические программы, детские военные лагеря, принудительный прием СН-1 и употребление в пищу перемолотого нефрита.
Шаэ намочила кухонное полотенце и стирала краску с рук Тии, поглядывая новости на экране телевизора.
«Эспения побудила почти весь остальной мир ввести санкции против Югутана».
Эспенские военные выпустили убедительный отчет о программе неколва, который основывался главным образом на показаниях югутанского перебежчика, бывшего агента-неколвы. Он фигурировал под именем «Агент М».
Вун аккуратно убрал рисунки дочери с кухонного стола и отложил их сушиться.
– Хорошо, что программу неколва запретили, – сказал он. На Кеконе много лет циркулировали слухи о том, как женщин из абукейских племен заманивали или привозили силой на Ориус и превращали в суррогатных матерей. – Но эспенцы отказывают Кекону в правосудии.
– Есть вещи, которые они никогда не признают, – с горечью заметила Шаэ. – А у нас нет твердых улик, чтобы доказать их неправоту.
Хотя многие считали, что взрыв здания КНА устроили с иностранной помощью, ни кланы, ни полиция так и не смогли найти доказательства того, что замешан Югутан, не нашли и виновных. Некоторые члены движения «За будущее без кланов» на допросе признали, что иностранец по имени Моловни был ключевой фигурой движения, но если он и существовал, то превратился в призрака.
Шаэ была уверена, что он не растворился в воздухе. Эспения уже схватила его либо предложила убежище в обмен на показания. Моловни, или «Агент М», как его называли во всем мире, сидит в эспенской тюрьме и никогда не ответит за убийство сотен кеконских граждан.
В новостях КТРК сообщили, что югутанский Директорат выпустил резкое заявление, в котором назвал Либонский акт лицемерным запугиванием со стороны Эспении. Призыв к Югутану согласиться на международную инспекцию программы неколва – это явная попытка покуситься на государственный суверенитет, заявили официальные лица в Драмске. Началась реклама, и Вун выключил телевизор.
Шаэ прополоскала полотенце в раковине и смотрела, как мутная вода закручивается и утекает в канализацию.
– Папи, думаешь, мне вообще не следовало иметь дела с эспенцами? – Вун был единственным человеком, которому она могла признаться в подобных сомнениях. – Меня много раз из-за этого критиковали, но я всегда считала, что для клана это выгодно, в особенности в долгосрочной перспективе. Теперь я уже не так уверена.
Она столько лет вела Равнинных по тонкому льду, пытаясь получить выгоду от сотрудничества с иностранцами, но не становясь их жертвой. Однако после взрыва Шаэ начало казаться, что страну мотает из стороны в сторону, словно в шторме, ею манипулируют как извне, так и изнутри.
Вун взял из рук Шаэ полотенце и потер самое большое пятно на ее блузке.
– Иностранцы всегда будут тянуться к Кекону, им нужен наш нефрит, – напомнил он. – Вне зависимости от того, кто на посту Шелеста. Но никто другой не сумел бы лучше наладить с ними отношения в интересах Равнинного клана.
– Мам, смотри! – вмешалась Тия, схватив Шаэ за руку, и потянула ее к своим куклам, которых рассадила за чаем.
– Прости, но сейчас я не могу играть, Тия.
– Тебе опять нужно работать? – обиженно надула губки Тия.
– Только часок, – ответила Шаэ. Хотя ей так хотелось проводить больше времени с семьей, Шаэ иногда думала, что из нее вышла плохая мать. Она чувствовала себя так уверенно, когда речь шла почти о любых проблемах на Корабельной улице, но становилась совершенно беспомощной, столкнувшись с требованиями малышки придумать истории про каждую ее куклу. – А позже вы с папой придете в главный дом, и мы поужинаем с гостями.
– С кем мы будем ужинать? Там будут другие дети?
– Только Рю и Цзая, – ответила Шаэ, хотя вряд ли они подходили под это определение. Цзае исполнилось шестнадцать, уже почти семь лет она училась в Академии, а Рю был на год старше. Что касается Нико, то Шаэ порой казалось, что он и вовсе никогда не был ребенком. У Тии не было родни ее возраста.
– Они уже взрослые! – возразила Тия.
– Ты тоже взрослеешь.
Тия покачала головой и распахнула глаза:
