Из полумрака тихо вынырнул Кесслер, подбросил в костер охапку хвороста и пару сырых веток. Огонь зашипел, посыпались искры, и Макс вернулся на свой пост. Время ползло медленно, две луны опустились совсем низко, а третья лениво тянула свой шлейф через зенит.
В ветвях что-то зашуршало. На поляну просочился слабый, но едкий дух, напоминающий запах козьего стада в жаркий летний день. Звуки стали громче, они слышались совсем близко и одновременно вдалеке, как будто их издавало нечто чудовищно огромное.
Потом воцарилась тишина, лишь трещал огонь да поскуливал сквозь сон Фини. Затаившаяся в темноте тварь незримо обследовала поляну, огонь, спящих и неспящих… и приняла решение.
Стремительный бросок, треск сломанной ветки и примятых к земле кустов, отчаянный крик Кесслера и резкий щелчок выстрела. На протяжении трехсот ярдов от края поляны в глубь леса закачались деревья.
Лишь обнаружив, что стоит на ногах с мачете в руке, Моллет понял, что ему все же удалось заснуть, а проснулся он от крика и выстрела. Мгновение спустя мимо него пронеслась гибкая черная фигура со стиснутым в кулаке ножом. Моллет бросился следом, даже не посмотрев, что делают остальные.
Бледно-желтые вспышки выстрелов озарили темноту, из которой раздавались хриплый кашель, треск веток и шорох листвы. Потом, словно в кошмарном сне, Моллет вдруг увидел Саймса с пылающим факелом в руке. Омерзительно извивающееся чудовище толщиной фута в четыре быстро уползало в темноту. Из ран на огромной безглазой голове, напоминавшей гигантскую бородавчатую тыкву, сочилась молочно-белая жидкость. В нескольких шагах над неподвижным телом Пейтона сыпал проклятиями Кесслер. Моллет помог ему отнести Ганнибала на поляну и положить у костра, Саймс опустился на колени и принялся его осматривать.
– Эта зверюга потихоньку подкралась, – возбужденно объяснял Кесслер, еще не оправившийся от потрясения, – схватила меня и поволокла в джунгли… я закричал и выстрелил… Тут подоспел Ганни – перепрыгнул через костер и, как безумный, набросился на чудовище. Хотел отрубить ему голову. Тогда оно отпустило меня и принялось за него, – проволокло его ярдов двадцать, бросило – и снова ко мне. Я выстрелил еще два раза, прямо в морду, но ему хоть бы что.
Дрожащей рукой он смахнул пот со лба.
– Если б не Ганни, я был бы уже давно в миле отсюда, у этой твари в брюхе.
Миссис Михайлик начала перевязывать огромную рану на правой руке Пейтона. Где она взяла бинт? Во всяком случае, не в походной аптечке. Видно, пустила в ход свою нижнюю юбку. Раскачивалась взад-вперед и напевала распростертому на земле чернокожему что-то утешительное.
Саймс деликатно тронул ее за плечо:
– Очень сожалею, но вы зря тратите время. Он мертв. Кажется, у него перелом шейных позвонков.
Она медленно поднялась, оглянулась и перевела взгляд на неподвижное тело Пейтона. В глазах за толстыми стеклами очков отразилось недоверие, а потом из них вдруг хлынули слезы. Она пыталась совладать с собой, но не могла. Сняла очки, вытерла глаза. Саймс взял ее за руку и отвел к костру. Моллет повернулся к Кесслеру:
– Да, повезло тебе!
– При чем тут везение? – буркнул Кесслер, взял лопату и принялся копать могилу.
Они обыскали Пейтона, чтобы узнать имена и адреса ближайших родственников, и похоронили. Кесслер вырезал грубый деревянный крест. Саймс, стоя с фуражкой в руке, попросил небо принять душу одного из своих сыновей.
– Аминь! – прогремел Моллет.
– Аминь! – эхом откликнулся Малыш Ку. И все остальные. Миссис Михайлик снова зашмыгала носом.
На следующий день тропинка стала отклоняться к западу, пришлось свернуть на другую, которая вела севернее. Скоро путь стал пошире, и отряд пошел быстрее. Притихшие после ночной трагедии, люди жались друг к другу и шли в том же порядке, что и раньше, только Фини бежал теперь впереди, рядом с Саймсом. Дорога потихоньку поднималась в гору. Деревьев с пышными кронами стало меньше, и в листве все чаще появлялись просветы, сквозь которые нещадно палило злобное голубое солнце. Путники обливались потом, одежда прилипла к телу, волосы склеились. Воздух еще больше уплотнился, стало нестерпимо душно. Незадолго до полудня миссис Михайлик решила, что с нее хватит. Она присела на ствол упавшего дерева, очки затуманились, лицо выражало тупую покорность судьбе.
– Мои ноги.
– Болеть ноги, мамушка? – обеспокоенно спросил Григор.
– Зовсем больже не можу, – тяжело вздохнула она.
Подошли Кесслер, Саймс и остальные.
– Что случилось? – спросил Саймс.
– У нее ноги разболелись, – ответил Моллет.
– Значит, сделаем остановку, – твердо сказал Саймс, стараясь не показывать, что его тревожит вынужденная задержка. Может, это и к лучшему, все устали.
– Без меня лудше, – заявила миссис Михайлик, – вы идете, я оздавайсь.
– Что? Бросить вас здесь одну?
– Не одну, – вмешался Григор и решительно уселся рядом с женой, – я оздавайсь доже.
– И обречете себя на верную смерть, – с сарказмом заметил Саймс.
– Умирадь вмезде, – резко возразил Григор, как будто это все решало.
Пухлые пальцы с нежностью погладили руку супруга.
– Не нужно оздавайсь для меня, Григор. Эдо глубо, иди дальже.
– Я оздавайсь, – упрямо повторил Григор.
– Мы останемся все, – безапелляционно заявил Саймс. Он взглянул на часы. – Посмотрим, что вы скажете через час. А пока можно перекусить.
Его взгляд скользнул по спутникам и остановился на Моллете.
– Что тебя гложет, Билл? Ты сам не свой.
Моллет неуверенно переминался с ноги на ногу. Все посмотрели на него.
– Я… Я..
– Послушай, Билл, если хочешь сказать что-то умное – выкладывай. А если чепуха какая, лучше помолчи.
Моллет наконец решился:
– В спортивной школе меня считали хорошим массажистом.
– И что?
Стараясь не встретиться взглядом с миссис Михайлик, он быстро сказал:
– Я умею снимать усталость ног.
– Правда? – лицо Саймса просветлело. – Так это же выход. Сможешь ей помочь?
– Если она захочет.
– Конечно, захочет. Вы ведь не против?
– Мамушка, ды ведь не бротив? – умоляюще спросил Григор.
– Я доздавлять много друднозди! – запротестовала она.
– Этих трудностей станет еще больше, если мы будем сидеть на месте, вместо того чтобы идти вперед. Займись ею, Билл.
– Для начала нужна теплая вода, – сказал Моллет, – думаю…
– Там сзади остался ручей, пойду принесу воды, – перебил его Сэмми Файнстоун, разыскивая в куче мешков брезентовое ведро.
