Тишина.
– Посмотри на свои руки.
Команда доктора звучала крайне необычно. Казалось, Анна сейчас откроет глаза, посмотрит на свои остриженные ногти, засмеется и пойдет пить кофе с подругой в Новую Голландию.
Но Анна продолжала неподвижно молчать.
Физический ум Анны не останавливал мыслительные процессы. Она слышала, как Маша ерзала на стуле, слышала голос доктора, но она уже была не Анной. Физический ум столкнулся с неким другим человеком внутри себя, с новыми мыслями и чувствами, с каждой секундой становившимися более отчетливыми. И эта новая личность проявлялась с каждым мгновением, заполняя сознание, плавно и без боли отодвигая в сторону идентичность Анны Соколовой.
«Посмотри на свои руки», – прозвучал голос доктора.
На секунду физический мозг Анны вернулся в текущий момент происходящего в кабинете и дал импульс неподвижному телу открыть глаза и посмотреть на руки. Но тело абсолютно не подчинялось: глаза не открывались, руки не шевелились. И тогда внутреннее внимание перешло к новой осознаваемой реальности. Команда посмотреть на руки поступила подсознанию.
Секунда, две, три, и, словно из тумана, прямо перед взором показались детские девичьи ручки. Это были родные исхудалые руки. В правой – старая книжка в кожаном потрепанном переплете, в левой – ничего, открытая ладонь. Еще мгновение – и пришло ощущение юного дрожащего то ли от холода, то ли от голода тела. Начал проявляться внешний вид: льняное местами грязное платье, на плечах ощущались заплетенные с ленточкой косички.
– Я вижу… Я вижу, – начала тихо, едва уловимым тоненьким голоском произносить свои первые слова из прошлой жизни Анна.
– Очень хорошо. Твое зрение четкое и ясное. Что ты видишь перед собой? – доктор Остапцов продолжил вести сеанс согласно своей технике.
– Вижу портреты, большие портреты на стенах нашего детинца
3.
– Чьи портреты ты видишь?
– Его… Ленина.
– Очень хорошо, где висят портреты Ленина?
– На стенах детинца нашего новгородского.
Анна осматривала стены Новгородского кремля с портретами вождя революции.
– Видишь людей вокруг?
– Да, их так много, – голос Анны стал громче и жестче.
– Что они делают?
– Они выносят иконы и кресты с собора, безбожники проклятые.
Голос Анны стал более тревожным и громким одновременно.
– Все хорошо. Не волнуйся. Что ты там делаешь?
– Я пришла спасти что можно. Вот псалтырь нашла в луже… еще молитвослов бы уберечь…
Маша сидела и не могла поверить своим ушам. Доктор сделал выдох и продолжил дальше.
– Очень хорошо. Как звать тебя?
– Лиза.
– Очень хорошо, Лиза. Теперь отправимся немного вперед, в один из самых важных дней твоей жизни. В самое яркое воспоминание твоих молодых лет, Лиза. На счет три ты будешь там.
Раз
Два
Три.
Молчание повисло в комнате.
– Лиза, где ты сейчас?
– Я. Я у себя.
Голос Лизы прозвучал негромко, но так быстро, словно она куда-то спешила.
– Где именно ты находишься, Лиза?
– Я у себя. В зале, на работе.
– Где ты работаешь?
– В ЦГБ… в Центральной городской библиотеке, – все так же быстро и тихо произнесла Анна.
– Что ты делаешь там сейчас? – доктор Остапцов аккуратно, подобно археологу на раскопе, проводил расчистку слоя за слоем прошлого своей пациентки.
– Мне стоило бы уехать… надо было уехать, как все, в Ленинград… Но уже поздно. Они здесь… здесь…
Голос стал громче и тревожнее, в нем слышались отчаяние и страх.
– Кто уже здесь? Кто они?
– Они, эти чертовы гитлеровцы, фашисты уже здесь. Я слышу их, они подъехали… Нужно бежать… нет, поздно, слишком поздно… Так, где бы спрятаться, где? Я не хочу, я не хочу умирать…
Из правого глаза Анны побежала слеза.
– Все хорошо, Лиза. Вдох… вы…
– Нет, все плохо! – прокричала девушка, перебив доктора.
На лице Остапцова появилось удивление и непонимание одновременно. За десять лет практики еще ни разу ни один пациент не комментировал и не перебивал его во время сеанса регрессии.
– Где ты пытаешься спрятаться, Лиза? – исследовательский интерес взял верх.
– За дальним книжным шкафом редких книг. Они уже здесь, я слышу… Кто-то ходит, кто-то ходит совсем рядом… Кажется, меня заметили, нашли.
– Лиза, спокойно, дыши ровно. Все хорошо.
Доктор пытался нормализовать дыхание Анны и при помощи одной из методик снять эмоциональное переживание.
Но что-то пошло не так.
Анна перестала слушать команды гипнотерапевта.
– Нет! Нет! Не трогай меня, убери от меня свои руки… Нет…
Анна кричала. Анна плакала. Анна стонала.
В эти несколько минут бесконтрольного сеанса никто – ни ошарашенная и испуганная Маша, ни озадаченный и слегка взволнованный доктор Остапцов – не представляли себе и даже не могли почувствовать толику того, что в это самое время испытывала Анна.
Офицер СС в круглых очках и черной фуражке с металлической кокардой в виде черепа правой рукой удерживал Лизу за горло, прижав со всей силой к стене, в то время как его левая рука в черной кожаной перчатке срывала нижнее белье с жертвы, что продолжала сопротивляться из последних сил.
Лиза поняла, что ей уже нечего терять, когда огромный офицер всем своим телом и гигантскими лапищами придавил ее маленькое тельце к стене и доделывал начатое, учащенно дыша ей в ухо тошнотворным перегаром.
Закончив дело, фашист оставил Лизу судорожно сползать по стене на пол.
– Warte Morgen hier auf mich.
4
Она могла тихо досидеть у стены с зелеными обоями допоздна и пережить этот день. Но Лиза была не из робких девушек. На полке книжного шкафа стояла пустая керамическая ваза с отколотым краем. Девушка схватила ее, и… ваза пролетела мимо головы офицера СС.
– Du bist eine jüdische Hure!
5
Мгновение, и чудовище в черном потащило рыжеволосую девушку за руку, за волосы, за все сразу во двор библиотеки.
