– Амаларих, ты достиг главной цели своей жизни? – доктор задал самый главный вопрос.
Анна сделала глубокий вдох и протяжный выдох. Нелегким оказался для Амалариха вопрос.
– Всю свою жизнь я боролся во имя наших королей, захватывал новые земли, подчинял народы, города и деревни. Сейчас я устал… Мне больно.
– Что болит у тебя?
– Душа.
– Почему болит твоя душа? – осторожно спросил доктор.
– Я убил слишком много ни в чем не повинных людей, в том числе детей и женщин.
– Как живут твои дети?
– Двое моих сыновей погибли в бою, – продолжала Анна-Амаларих. – Старшего достала стрела в сердце, второго затоптала раненая лошадь. Я узнал, что такое смерть своих детей. И теперь я всегда вижу перед собой глаза матери мальчиков, жены Герамунда, чье имя, кажется, было Хильда. Во снах она смотрит на меня и как будто спрашивает «зачем, зачем?». Господь, Иисус, прости меня за этот грех, прости.
– Ты раскаиваешься в том, что совершил?
– Да. Мне не стоило убивать сыновей Герамунда. Он бы моих не тронул, я уверен в этом – не тронул.
Из глаз Анны покатились слезы. Голос звучал тяжело, каждое слово давалось с трудом, дыхание стало частым и хриплым.
– Мне скоро умирать. Я уже слышу голос смерти, – продолжила Анна-Амаларих. – Мне суждено гореть в аду… я не боюсь. Я заслужил. Господи… Allata, manwu im
49.
Неразборчивые звуки не то на готском, не то на русском доносились из глубины веков на смертном одре старого воина, героя восточных готов, Амалариха.
Анна протяжно выдохнула и замерла.
Остапцов сделал глубокий вдох и продолжил сеанс:
– Амаларих, я обращаюсь сейчас к подсознанию твоей души. Желаешь ли ты пойти дальше по пути следования всех душ после смерти тела, чтобы узнать о причинах произошедшего и найти решение проблемы?
– Да, я готов.
– Следуй за душой. Куда идет она, покинув свое тело?
– Да…
– Амаларих, где ты сейчас, что наблюдаешь?
– Я лечу по темной дороге, кругом – тьма… Лечу в узкий коридор…
– Стремись вперед, не бойся. Все хорошо, все очень хорошо.
– Вижу свет, впереди свет… Как хорошо, как хорошо-то.
– Доверься свету, иди ему навстречу.
– Да, я ближе и ближе к свету. Впереди силуэты.
– Тебя встречают, Амаларих. Так и должно быть. Иди вперед, приглядись к тем, кто тебя встречает.
– Это мои сыновья и жена! Они улыбаются, они рады мне!
– Подойди к ним, обнимите друг друга. Ты можешь.
– Кругом так много света и любви. Я обнимаю своих детей, жену. Как же я скучал по ним, а они – по мне. Я так мало времени проводил с ними, мне так много нужно им сказать и так много хочется сделать для них.
– Все это ты можешь сделать, Амаларих. Почувствуй свободу. Тебя ничто не держит, и больше никто и ничто не может навредить тебе.
– Герамунд. О Господь, сам вождь саксов, мой злейший враг Герамунд стоит впереди и смотрит на меня.
– Подойди к нему.
– Он пришел тоже встретить меня, зачем? Ведь я убил его.
– Не бойся, подойди к нему. Он тебе говорит что-то? – Остапцов впервые проявил настойчивость на сеансе.
– Он говорит, что прощает меня.
В мире, куда совершают переход все умершие, среди бесконечного света и едва уловимого пения не то птиц, не то церковного хора душа Амалариха стояла в обнимку со своими детьми и женой.
Никогда ранее Амаларих не ощущал такой любви, как теперь, несмотря на отсутствие тела и возможность поцеловать родных. Любовь близких стала его собственной. Те короткие мгновения счастья, что ему удалось испытать при жизни, вспышками появлялись перед ним, позволяя вновь испытать радость и любовь, но только с еще большей силой и теплотой. Первый поцелуй с женой, свадьба в церкви Архангела Михаила, рождение сыновей, их первые слова и шаги. Амалариху хотелось, чтобы это счастье длилось вечно и никогда не кончалось.
Из света показался силуэт, медленно идущий к Амалариху. С каждым шагом светящийся образ обретал форму.
Это был Герамунд. Его белые волосы ниспадали с плеч, а глаза в окружающем небесном свете еще ярче, чем при жизни, сияли лазурными переливами.
Дети отпустили руки отца, жена разомкнула объятия.
– Ступай, – сказала она, словно знала, что Герамунд придет.
Мгновение – и Амаларих остался один на один со своим заклятым врагом.
– Я приветствую тебя, Амаларих.
Душа готского война колебалась, как колос на ветру в лучах теплого солнца.
– Я прощаю тебя, – продолжил Герамунд. – Ты поступал так, как поступал, согласно тому, что двигало тобой.
Амаларих и Герамунд стояли друг напротив друга, подобно старым друзьям, что долго не виделись после давней ссоры.
– Я был жесток с твоей семьей. Нет мне прощения за то, что сделал. Я убил твоих сыновей и продал жену на потеху врагам.
– Она рядом со мной, и дети наши с нами.
Как только Герамунд это сказал, из ниоткуда вышли светлые силуэты: жена Герамунда Хильда и двое их сыновей. Хильда стала за спиной мужа, мальчики держались за руки матери. Дети Герамунда смотрели на Амалариха застывшими глазами, а на шеях их виднелись красные следы от удара меча.
Амаларих упал на колени перед Хильдой и мальчиками.
– Нет душе моей более покоя. Нет прощения мне более нигде.
Перед Амаларихом возникли сцены жизни, что могли бы быть у этих невинных детей: прогулки на лошадях по берегам Эльбы, красивые жены и славные дети. Всему этому следовало свершиться, но один сильный удар меча прервал предначертанное.
С невыносимыми криками боли стонала душа Амалариха. Десятки и сотни убитых проходили мимо него с лицами, не выражающими ничего. И все то, что он сотворил с ними при жизни на полях сражений, в домах и дворцах среди бела дня или под покровом ночи, все до единой капли боли он испытывал сейчас на себе.
Страдания каждого стали его страданием.
Припал к окровавленным ногам Хильды Амаларих, обнял он детей Герамунда, как родных своих, и плач страданий его был громче пения небесного.
Положили дети руки на голову Амалариха и в один голос сказали:
– Мы прощаем тебя.
В один миг глаза их сделались яркими, а с тел сошли шрамы.
Откуда-то сверху раздался колокольный звон, и явился Ангел, несущий яркий, подобно солнцу, огненный свет.
