– Я сделал что-то не так? – с опаской уточнил Шилдс, янтарная брошь нервно мигнула.
«Кравитц – крашенная ты сука» – было выведено мелом. И ребенок. Серьезная девочка в коридоре. Лори моя жена. Твою мать.
– Что ж, я, по-твоему, – хрипло проговорил сыщик, – не отбросил хвост в Заливе?
– Насколько могу судить, – Донни с иронией указал на визави.
Ясно, он считает, что я выжил и двадцать лет слонялся по пескам. Или прозябал в морозном Кетчикане… Это было доступное, удобное, разумное объяснение, которое позволяло, не устраивая драмы, влезть в чужой костюм
89 и прожить остаток дней с теми картами, которые выдала колода. Но оно напрочь не устраивало детектива.
– А если я на самом деле это не я? – под тревожные клавиши рояля едва слышно прошептал Ленни.
Или ты на самом деле не ты…
– Тогда у тебя стальные яйца, – в ответ на это рассмеялся Шилдс. Его смех показался гостю неестественным и грустным. – Прикинуться Счастливчиком – это ж дорогого стоит.
Ан нееет, приятель. Ты не станешь сутки возиться с чуваком, который якобы приполз из Канады
90. Эту байку ты соорудил прямо на месте. И звучит она так хреново, потому что ты считаешь меня тупым. А настоящая история настолько запутана, что ты просто не смог найти ответа. Или ты знаешь ответ. И потому врешь. Но тогда бы ты врал поубедительней.
– Я сейчас тебе кое-что расскажу… – осторожно начал сыщик.
Как бы то ни было, Донатас Патрик Шилдс всегда оставался самым умным за’аром в комнате. В любой комнате. Его мир – это мир анализа, мелких нюансов и неочевидных следствий. Лишь Шилдс имел достаточно гибкий ум и широту взглядов, чтобы разобраться в происходящем. Вот только это был малость не его Шилдс.
– … и ты решишь, что я псих.
– Это стало бы недальновидным решением.
Это означало, что он не стал бы говорить обидные вещи умственно нестабильному за’ару, который способен разорвать его надвое.
Не его Шилдс, не его Лори с фотопортрета. И Лиз, которая жарко прижимается к нему в танце. Она ж вроде никогда не стремилась прыгнуть с ним в койку… А Ширес? Нервный, промокший от пота. Он не был таким, даже когда положил ребят ударом авиации «на себя».
– Я хочу сказать… вряд ли ты слышал нечто подобное.
– Что ж… – Донни натянуто улыбнулся, отложил газету и переставил головку виктролы. – Удиви меня, Леонард.
Сквозь дождь помех горько заплакала труба, и печальный пианист аккомпанировал ей фоном. Ладно, парень, сейчас я тебя удивлю…
***
Шилдс слушал, мягко наклонив голову. Его умные глаза пребывали в движении, словно в тихой меланхолии виктролы дирижировали мыслями. В сгустившихся сумерках кабинета плавно разгоралась зачарованная янтарем брошь. Если присмотреться, можно заметить, как глубоко в слоях терпентина, будто в меду, растопырив лапки, застыл комар. Донни обожал такие мелочи.
Ленни говорил, медленно, обстоятельно, как на допросе. Про странное дело и веганскую закусочную, про невозможного Хопса и нищего, которого избил в переулке, про все, что случилось в эти сумбурные дни. Ленни говорил, и с каждым словом ощущал облегчение, словно застарелый груз понемногу спадал с души.
Он кончил ближе к рассвету. Шилдс сидел в старом кресле, будто бы принесенном из-под навеса. Тонкие пальцы перебирали блокнот сыщика.
– Ну как, удивил?
Донни замер. Грубые черты снова проступили сквозь маску. Взгляд ушел далеко за горизонт, где, по видимости, обитало существо, дававшее ответы на все вопросы Вселенной. Ленни буквально видел, как активизировалась мозговая деятельность бывшего партнера: казалось, мысли носились у того по лицу. А потом все прекратилось, но друг так и не раскрыл рта.
– Так что, Донни, я действительно сдох, и все такое?
– Не знаю. Ты мне скажи.
Уклончивый тон, легкий поворот головы и глаза… Лукавые глаза что-то скрывали. Ты играешь со мной, приятель? И зачем ты это делаешь?
– Как я умер?
«Тебя сожрали крысы в каменном колодце», – сказал судья.
– Под бомбами.
Как и ты…
– Гроб был закрытым, что очевидно.
«Если решите сбежать от Дракса, постарайтесь раздобыть труп, который не опознают», – советовал мистер Хопс.
– Тебя опознали по жетонам, фиксе и пачке «Шрайка».
Не самые точные свидетельства.
– Сержант Демпс выдал речь, и все такое.
И этот тут.
– Окей. Значит, закопали кого-то другого. А все, что я рассказал?..
Донни смерил его взглядом, как если бы собирался поставить диагноз.
– Повторяющиеся ночные декорации, странные встречи, фиксация на одной идее, бесконечный поиск… – Он сделал вид, что замялся, и отвел взгляд, пряча озорные искорки в глазах.
«Ты псих, Ленни! – кричали эти искорки. – Ты двинулся по фазе в своем Заливе».
«Курение – причина необратимых повреждений мозга!» – сообщил рекламный за’ар с репой.
«Мы называем это эксплуатационной недееспособностью», – выложил армейский врач.
«Вы близки к тому, чтобы перейти в постояльцы нашего милого приюта», – предупредил Тони Хопс.
– Рожай короче, – рыкнул Ленни.
– Шизофрения, – быстро ответил Шилдс. – Как по учебнику.
Все мнения сошлись в одной точке.
– Как вариант, ты выжил в мясорубке при… этом… – он прищелкнул пальцами, – аль-Дэшиле. Допустим, амнезия и психическое расстройство. Тебя закрывают в «Милосердии» на восемь лет. Мы хороним кого-то еще и живем дальше. Наконец ты выбираешься на волю, видишь или чувствуешь что-то, что запускает процессы памяти. Мозг возвращает личность и придумывает историю, заполняя пропущенные годы. Такое бывает. Не так часто, но все же. И это объясняет практически все.
Кравитц не верил. Это было слишком подробно, слишком реально… А, собственно, что? Нищий боксер? Похитители-вегане? Поезд-призрак? Древний ветеран, в одиночку отбившийся от агентов Бюро? Ленни, на раз-два раскрывший дело, которое полиция не могла сдвинуть несколько лет? Они, конечно, тупые, но не настолько.
Нет-нет-нет, искорки смеялись не над тем, что я псих. Они смеялись над тем, что я не понимаю чего-то, что лежит на поверхности. Так что же такого смешного, мистер Умник, ты нашел в моем положении?
– Практически все? А что не объясняет?
– Физическая форма. Вряд ли из стен медицинского учреждения ты бы выбрался в таком шикарном состоянии.
Вот уж спасибо.
