— Папа! Папа! Мы здесь!
— Это ты ему сказал, что мы возвращаемся? — удивляюсь я, завидев среди многочисленных водителей на парковке макушку бывшего.
— Ну, а кто еще?
Гремя небольшим чемоданчиком по кое-где просевшей плитке, Мир трусцой подбегает к Победному и крепко обнимает отца. В ответ тот хлопает его по спине.
— Отъелся, кажется.
— Непонятно — за счёт чего. Он целыми днями по пляжу носился. Привет, Борь…
Меня приветствуют уже ставшим традиционным поцелуем. Победный целится в губы, я в последний момент отворачиваюсь, и его губы мажут по тронутой солнцем щеке.
— Тебе тоже отдых пошёл на пользу. Хорошо, что Ленка уговорила тебя развеяться.
Победный отбирает у меня чемодан, запихивает в багажник, следом отравляется чемодан Мира. В салоне на всю мощность работает кондиционер, а снаружи — полуденная жара. Воздух до того раскален, что картинка перед глазами колеблется. Я ёжусь, и тысячи мурашек выбегают из своих тайников, чтобы посмотреть, что случилось. Руки покрываются гусиной кожей. Последнее не укрывается от Бориса.
— Прикрутить?
— Если только чуть-чуть. Как вы тут? Что нового?
— Да ничего. Рутина. Лучше расскажите, как съездили.
— Супер! Я поймал во-о-от такую рыбу. А ещё мы с Давидом Ефимовичем запускали змея. Он мне его починил, когда тот поломался. Даже новый не пришлось покупать. Мама говорит, что это и есть разумное потребление.
— Давид Ефимович, значит?
Борис ненадолго отвлекается от дороги. Поворачивается ко мне. Я чувствую, как его давящий требовательный взгляд скользит по моему профилю. Смешно, но из всей Мироновой трескотни он обратил внимание всего на два слова.
— Угу. Это наш сосед. Он о тех краях всё-всё знает. Правда, ма? Нам даже не понадобился гид.
— Да-да. Здорово сэкономили.
— Ну просто сказка, а не мужчина. Твой друг?
— Нет, — закатываю глаза. — Мы познакомились случайно. Давид Ефимович помог Миру с воздушным змеем, он же все тебе объяснил.
— Значит, вы подружились потом? Ну, раз вместе таскались.
— Там очень уединённое место. Без компании Мир бы заскучал. Не начинай, пожалуйста.
Но Победный меня будто не слышит.
— И чем же он занимается?
— Кто? Давид Ефимович? Он пенсионер.
Последнее несколько Борьку успокаивает. Может, в его представлении пенсионер — это сморщенный дедушка с тростью и вставной челюстью. И хоть Давид Ефимович совершенно не такой, я не спешу развеивать догадки Победного, ведь в противном случае он доконает меня своей ревностью, на которую, мягко говоря, вообще не имеет права.
— Котька говорила, что её начнут капать в понедельник?
— Угу. Кажется, доктор сумел убедить её оставаться в больнице. Не знаю, плохо это или хорошо.
— Она будет под наблюдением. Лично я вижу в этом одни только плюсы.
— Да, но если ей потребуется помощь, а мы дома…
— О ней позаботится персонал.
— Нет, это как-то неправильно. Думаю, нужно будет установить что-то вроде дежурства.
— Не беги впереди паровоза, Саш. Может, нашей помощи вообще не понадобится. Ох ты ж черт! Когда здесь успели изменить разметку?
Победный целиком сосредотачивается на дороге, пытаясь понять, как теперь выстроить наш маршрут. Мир втыкает в телефон, пересматривая отснятые фотографии. Он щелкал всё подряд — каких-то рачков, ракушки, окаменелости и насекомых, в изобилии кружащихся у нас в саду, так что ему есть на что посмотреть. Удалить, или попытаться улучшить в программе.
— Поехали ко мне, в смысле к нам?
— Нет, исключено. Я устала с дороги. Хочешь — Мира забирай, а у меня полно дел.
— Это каких же?
— Надо разобрать чемоданы, всё разложить, перестирать, подготовиться к рабочей неделе. У меня на солнце, кажется, мозги расплавились, ничего не помню.
— Сделай это в другой раз. Завтра. Я соскучился, Сашка…
Я тоже по нему скучала. Когда он ушёл, первые несколько месяцев я выла в подушку от жуткой, снедающей меня тоски по нему. Не знаю, можно ли это простить. Я пока даже не понимаю, хочу ли этого. Победный — да, он определился. А я? Не знаю. Всё слишком непросто.
— Может быть, в другой раз, — отвожу глаза и, ставя точку в нашем бессмысленном разговоре, окликаю сына: — Мир! Ты поедешь к папе? Он по тебе страшно соскучился.
Мирон с радостью соглашается. Ну кто бы сомневался?
Дома нас встречает Котька. Вылетает в холл. Бросается обниматься.
— Какие вы красивые! Загорелые! Ну, всё. Сейчас умру от зависти.
— Надо было с нами ехать. Вот в этом пакете тебе презент…
— Здрасте, тёть Саш, дядь Боря…
Оборачиваюсь к Котькиной подружке, выглянувшей из гостиной. Котька с Диной спелись давно, ещё в начальной школе, но она мне никогда особенно не нравилась. Было в ней что-то необъяснимо отталкивающее.
— Привет, Дин. Коть, ставь чайник. Я тут привела местные вкусняшки. Эта с орешками, а это, кажется, с манго. А муж твой где?
— Да ну его! Всё время торчит на работе. Дела у него.
— Понятно.
Я стараюсь не показать Котьке своей настороженности. Интересно, у Олега действительно такой уж завал? Или это предлог, под которым он отсрочивает возвращение домой? Неужто он все-таки сдался? Или близок к тому? А если так, как это переживёт Котька? Она ведь и так глубоко травмирована. Ещё один удар ей зачем?
Понимая, что нельзя поддаваться глупой, ничем пока не подпитанной панике, я усилием воли отсекаю от себя все «а если?». Может, ничего такого вообще ещё не произошло, а я уже себя накрутила до дрожи в конечностях.
Пьём чай с заморскими вкусняшками, Котька выглядит оживлённо, что не может не радовать. Она хохочет, делает с Динкой селфи и выставляет в «Инстаграм». Одного не пойму — на кой ей фильтры. Но своё мнение я держу при себе.
— Ну всё, пап, я наелся! Теперь мы можем уже поехать?
— Ты точно не поедешь с нами?
— Нет. Дел полно.
Убираю чашку в посудомойку и иду, чтобы проследить за сборами сына. Тот такой, что возьмёт половину ненужного, а о том, что может понадобиться, даже не вспомнит. Сборы проходят быстро. Выпроваживаю этих двоих, с облегчением закрываю дверь.
— Эх, мама!
— Что?
— Ну, что ты его всё отталкиваешь? Он же классный. Дин, подтверди!
— Что подтвердить?
— Папа у меня классный?
— О, да! Я бы сама с ним замутила.
— Эй! Бесстыжая, ну-ка, держи свои грязные фантазии при себе. — Котька хохочет и тычет подружку в бок. А мне почему-то не видится в этом ничего смешного. Может быть, потому, что и Дина в ответ начинает смеяться не сразу.
