Конечно, Дан мог бы и не делиться – но как ни велика Марчелика, да узок мир. Где-то кто-то обмолвится, где-то кто-то шепнёт на ухо – и вот уже скачет по пыльным равнинам, обгоняя роллфельды, вместо касадора его репутация. И если репутация чиста, то и в пути не запылится, а если запачкана, то станет ещё грязнее. Обмануть тех людей, кто остался до конца верен Рональду, Дан просто не мог. Их и так выжило всего ничего. У многих из них погибли родственники и близкие.
Сейчас, спустя пять дней после того, как Дан и его спутники догнали номад, улеглись эмоции, и чуть отпустила скорбь, поселившаяся в душах. И теперь можно было строить планы на будущее. Своё будущее Дан видел, как и признался накануне Иоахиму, в поисках Старика и попытке отомстить за него. И за Рональда. Да и за номад бы отомстить не мешало…
И Дан почти не кривил душой, когда говорил, что не очень хотел убивать Стивена. Он понимал, что этому глупцу и так жизнь будет не в радость после того, что произошло. Нет, мёртвый брат ему во сне не привидится – во всякое такое Дан никогда не верил. Просто каждый божий день Стивен Айвери вспоминал бы те двое суток, что был предводителем номада – и страдал бы оттого, что так быстро лишился своей власти.
И ещё Дан прекрасно понимал, что наука Стивену впрок не пойдёт. Виноватыми всегда будут другие люди – чем Айвери-младший и будет сам перед собой оправдываться. Но однажды Старик сказал Дану, что, даже обманув самого себя, никогда не убежишь от правды. И Дан проверял – и впрямь не убежишь. Где-то в глубине души правда всегда будет точить броню лжи.
Вот и Стивен мог бы оправдываться перед собой хоть до посинения. Но правда была в том, что младший Айвери настолько бездарен и глуп, что неспособен управлять даже своей никчёмной жизнью. Стивен всегда был тенью брата, его жалким подпевалой – и это преследовало бы его до конца жизни, причиняя невыносимые страдания. Куда более невыносимые и долгие, чем обычная пуля в лоб…
Однако настолько глубокая мысль, внезапно посетившая бедовую голову Дана Старгана, почему-то не была принята окружающими. И даже отцом Иоахимом. Впрочем, святого отца как раз можно было понять…
Скорее всего, Стивен поселился бы навеки в том самом Стеинхольвеге. Вряд ли бы младший Айвери нашёл в себе смелость сдвинуться с места и искать новую жизнь в неизвестных краях. А значит, и мучиться с ним пришлось бы отцу Иоахиму. Дан всё это понял, принял – и собирался честно выполнить неприятное поручение. А потому достал винтовку Старика и принялся старательно её чистить. Даже под специей можно промахнуться, если пуля вдруг криво полетит…
Проснулся Иоганн, уселся на брёвнышко рядом с Даном и принялся заниматься тем же – чистить любимого «томаса», хотя ещё и не знал, что его ружьё тоже скоро понадобится. Всё-таки один ствол – хорошо, а два ствола – надёжнее. А уж три ствола в умелых руках – это почти вадсомад. В Марчелике эта нехитрая истина всем давно известна. Так что Дану ещё предстояло выбрать, кто пойдёт с ним третьим…
Постепенно просыпались и остальные жители лагеря, подтягиваясь к костру. Завтрак проходил за разговорами ни о чём, в которых явственно ощущалась жгучая тоска по прошлому и слабые надежды на будущее. Наконец, Дан взял слово.
– Я поговорил с отцом Иоахимом. Он обещал посодействовать в продаже добычи, – озвучил он приятную новость. – И уже сегодня вечером мы все получим свои доли.
– А членов номада отец Иоахим примет? – уточнила та самая дальняя родственница Иоганна.
– Примет, но с одним условием… – подтвердил Дан, кивнув на винтовку. – Нам надо прибить Стивена.
– Говорил я, что надо его сразу прибить! – буркнул Джон Грин. – Зря в живых оставил…
– Не зря, – покачал головой Дан. – Он ведёт сюда остатки номада. Сам ведёт. И мучается от того, что всё просрал. Несколько дней боли ещё никому не мешали.
– Могли бы получить деньги и сразу уехать отсюда! – заметила дальняя родственница Иоганна. – Не надо было бы ждать…
– Вы так и сделаете, – ответил Дан спокойно. – Вы решение приняли, и держать вас никто не станет.
– А что дальше, Дан? – спросил Мигель. – Что мы все будем делать?
Вопрос, наконец, прозвучал. И повис тяжёлым грузом над собранием остатков номада Айвери.
Дан хлопнул себя ладонями по коленям и сказал, будто в омут кинувшись:
– Я собираюсь посвятить часть своей жизни тому, чтобы найти тех уродов, которые убили Рональда, забрали Старика и развалили номад. Я очень хочу узнать ответ на вопрос: «Зачем?».
А потом он обвёл взглядом собравшихся и, наконец, произнёс то, что следовало сказать ещё, когда они ехали к Стеинхольвегу:
– Если я вдруг пойму, что это дело мне не по плечу, то вернусь к кочевой жизни и продолжу зарабатывать деньги. Но пока есть на что жить, что есть и чем стрелять – я хочу попробовать отомстить… Я не откажусь от помощи тех, кто ещё не решил, что дальше делать, но и специально никого звать не стану. Решать вам, устроят ли вас такие расклады… Ответ от каждого я хотел бы услышать до конца дня. Чтобы понимать, на что я могу рассчитывать и что надо закупить в Стеинхольвеге. Потому что после убийства Стивена мне там, конечно, лучше какое-то время не появляться…
– И куда будет лежать твой путь? – спросил Мигель, едва заметно усмехнувшись.
– Первым делом я поеду в Мезализу, – ответил Дан. – Там к Беккерам присоединились те странные касадоры с татуировками. Попробую всё выяснить про них и про то, откуда они взялись…
– Мы с тобой! – сказала сидевшая рядом с братом Мэнола, которая отказалась от пышной юбки и надела, наконец, колешоры с очень короткой юбчонкой. – Да, Миг?
– Да, мы вопрос давно решили! – кивнул Мигель. – Так что куда ты, туда и мы, Дан.
– Я тоже с тобой! – кивнул Иоганн. – Патриса со мной согласна и поедет с нами.
Молчаливая девушка, приходившаяся ему сестрой, только покивала в ответ: мол, да, и впрямь поеду. Патриса вообще была немногословна, и многие шутили, что когда она выйдет замуж, её муж станет главным счастливчиком Марчелики.
– Мы с дядей посоветовались… – проговорил Вульф, переглянувшись с Джоном. – Мы тоже с тобой, Дан. Очень руки чешутся ещё кого-нибудь пристрелить за номад…
– А мне не с кем советоваться, – задумчиво заметил Пётр. – И податься некуда, а с вами – веселее.
– Присоединюсь… – кивнул Себастиан, глянув на своего приятеля, Ионатана. И тот тоже кивнул. – Родственников нет, так что вы наша семья, можно сказать…
– И я с вами, можно? – тихо спросил Ламмерт, а Дан согласно покачал головой.
– Я тоже поеду с вами, – проговорил Вильям. – Ты как, Анна?
Анна была его очень дальней родственницей. Никто даже толком не мог вспомнить, какое именно там было родство. После бунта в номаде она осталась одна с двумя детьми-подростками. Её дочери Джоан было всего тринадцать, а сыну Алексу – шестнадцать лет, и он был немногим младше того же Ламмерта.
