Чтобы дать передышку ногам, я свернула за высокое административное здание-куб, состоящее из голубого стекла, оперлась на стену, сбросила с ног туфли. Плиты под ногами холодные, но даже так легче, чем в обуви. Стопы болели, лодыжки ныли; здесь, в этом странном закоулке, довольно тихо. Наверное, из-за деревьев, стоящих за кубом плотной стенкой.
Нырнув обратно в туфли, чтобы не мерзнуть, я вновь достала телефон – «недоступен…», «недоступен…», «недоступен…»
Как же так? Почему, когда ты, наконец, определился, приходится бороться с обстоятельствами?
Из-за угла здания, откуда недавно свернула я сама, показался вдруг мужик с бородой. Борода рыжая, голова стрижена почти наголо. Глаза голубые, в мочке уха аккуратная дырка с черным кольцом.
Мужик в форме «ТриЭс».
‒ Оливия Дэйз?
Я не хотела очередного «Дерека». Только не еще раз.
‒ Что Вам нужно? – рявкнула неприветливо. В этот момент зарядил мелкий, несильный пока еще дождь.
‒ Я по поводу Галлахера и Арнау…
История повторялась слово в слово.
‒ Идите к черту! – я более не пыталась казаться вежливой.
Голубые глаза мигнули. Мужик был серьезный, напряженный и часто сверялся с навигатором, будто пытался окончательно определить, оказался ли «на месте».
‒ Вы Оливия ‒ так?
‒ Я не раздаю «контуры»!
‒ Не уверен, о чем вы, ‒ рыкнули мне в ответ, ‒ но я хотел попросить Вас кое о чем…
Я собиралась послать его максимально форсированно, но незнакомец не дал мне даже рта раскрыть.
‒ Галлахер и Арнау только что сложили с себя полномочия, ‒ заговорил он быстро, ‒ вы ведь… дружите? Повлияйте на них…
«Какие полномочия?» ‒ хотела спросить я. Мгновенно растерялась; агрессия испарилась – этот, кажется, пришел не за «контуром».
‒ …они собираются отбыть на Тангау. Вы знали, что на них за избиение Макдауэла наложили штрафные санкции? Но на Тангау ехать не принуждали ‒ они сами. А там война. Там никто не выживает, Вы понимаете?
«Их изрешетят еще до ночи…» ‒ говорили мне чужие голубые глаза. Этот, очевидно, был нормальным, этот был их сослуживцем и, наверное, другом.
‒ … я знаю, что вы в последнее время пребывали в ссоре, но, может, они Вас послушают? Спецтранспорт заберет их от базы очень скоро.
‒ Их телефоны…
‒ Гражданские сотовые они уже сдали ‒ не дозвониться.
Вот и ответ, почему «недоступны».
‒ Послушайте, ‒ пытался достучаться до меня мужик, ‒ может быть, Вам на них плевать, ‒ я все понимаю, всякое бывает. Но это безрассудно ‒ то, что они делают…
«Хорошие ведь мужики, они не заслуживают поездки туда, это неправильно».
Он о них пекся по-настоящему. А у меня волосы вставали дыбом – эти двое решили комиссоваться туда, где все превращаются в фарш? Вот, значит, как? Чтобы гранаты вокруг рвались, чтобы ошметки из тел, чтобы, если уж ярость, так ярость?
Нельзя. Этот безымянный незнакомец был прав – так нельзя!
‒ Везите меня к ним! – заорала я, пытаясь перекрыть накрывший город раскат грома.
По лицу бородатого стекали капли. И на часы он посмотрел как-то безнадежно.
‒ Не успеем… Спецтранспорт заберет их от базы через пять минут. А там…
Он чертыхнулся. Наверное, тоже торопился отыскать меня, шатающуюся по городу без цели и направления. И не успел вовремя.
‒ Я могу позвонить им по нашей внутренней связи, ‒ мужик из «ТриЭс» смотрел на меня настойчиво и с долей отчаяния. – Попробуете отговорить?
Время утекало. Он это чувствовал, и его напряжение стократно передавалось мне.
«Только не в какой-то чертов Тангау… Только не на войну…»
‒ Набирайте! Звоните сейчас!
‒ Только не отключайся, ‒ заговорил рыжий, когда на том конце ответили, ‒ я тебе сейчас дам кое-кого…
И мне передали большой и плоский, похожий на мини-кирпич, телефон.
На экране Эйс. Эйс в военной форме, в полном снаряжении ‒ с ремнями от автоматов, под курткой военная водолазка под горло. За ним на фоне серое клочковатое небо.
‒ К-куда вы собрались? – у меня вдруг перехватило горло. Только бы он не положил трубку! – Что вы делаете? Рехнулись вообще?
На меня смотрели ровно, без выражения. Лицо жесткое, взгляд нечитаемый, глухой.
‒ С ума сошли оба?! – вдруг взревела я. – Я вам уеду! Мои! Вы мои, поняли?! Не вздумайте…
Я задыхалась, я терялась, путалась.
‒ Вы туда не поедете, нет! Возвращайтесь! – Возвращайтесь ко мне. И вдруг сдалась, почувствовала, как прорвалась наружу моя внутренняя слабость. – Я не хочу без вас, я не буду… Не вздумайте оставлять меня здесь, слышите? Вы… оба…
Я знала, каким он бывает – Арнау. Непримиримым. Только не сейчас…
‒ Вы нужны мне… ‒ Я надеялась, что он слышит мой голос, который просел и ослаб. – Пожалуйста… Эйс… Коэн… Я принимаю ваши предложения, слышите? Я их принимаю… Я без вас не хочу…
Он выслушал все это, не проронив ни слова. Ни один мускул не дернулся на жестком лице.
А после нажал «отбой».
Как будто навел на меня пистолет, как будто нажал на курок – пуля в лоб.
Я стояла с чужим телефоном в руках, экран погас. Капли на черном стекле, капли по моим волосам.
‒ Он…
Я даже слова вымолвить не могла, ошарашенная.
‒ Вы… старались… ‒ Попытался меня утешить, как умел, рыжий. – Я бы Вам… поверил.
Поверил.
«Это дерьмовое чувство, когда ты говоришь правду, а тебе не верят» ‒ вспомнились слова Коэна в машине.
Эйс отключился.
У меня… не вышло.
Шах и мат, когда с четырех сторон бензопилы, когда они через минуту отрежут тебе конечности.
‒ Вы старались, ‒ повторил безымянный коллега безнадежно.
«Спасибо» ‒ так и не произнес вслух, хотя, наверное, имел это в виду. Просто «спасибо» не говорят тогда, когда бой проигран.
И потому он, забрав телефон, просто пошел прочь, оставив меня стоять у стены.
* * *
(Laleh – Winner)
В некоторые моменты ты попросту не способен пережить эмоции сам. И тогда на помощь приходит алкоголь.
Где находился тот бар, в который я зашла? Далеко от моего дома? Близко? Я не посмотрела даже на название.
