Да, этот бугорок был Марии в радость, напоминал о том, что у неё есть Эдвард, и миссис Фишер, и Себастьян, конечно же.
В кладовке повеяло холодом, от которого встали дыбом волоски на руках Марии. Затем она почувствовала покалывание в затылке.
– Эдвард? – спросила Мария, шаря в поисках ручки. – Это ты, Эдвард? Я давно ждала случая поговорить с тобой, – она нашла ручку, сжала её, как всегда в таких случаях, в кулаке и сказала: – Ну, я готова. Поговори, поговори со мной, Эдвард.
* * *
Минут через десять Мария открыла глаза и тряхнула головой, приходя в себя. Она всё ещё была как в тумане, зато перед ней лежал листок бумаги с чётко выписанными на нём строчками.
«Холст пугает своей чистотой художника, очень трудно приступить к нему, опасаясь совершить ошибку.
Но фальстарты и ошибки – это нормальная часть того, что называется процессом творчества.
Добавлю в помощь тебе ещё одну, самую последнюю деталь.
Я был его учеником, который потерпел крах и погиб.
Скажи миссис Фишер, что я по ней скучаю, и она всё поймёт».
– Кто был твоим учителем, Эдвард? – спросила Мария, изучая бумагу. – А миссис Фишер ты, значит, хорошо знаешь. Потому и догадался, что у неё должны быть имбирные пряники, да?
Она сжала в кулаке ручку, подождала, но воздух морозным не становился. Теперь взгляд Марии задержался на бугорке у неё под матрасом. Нужно рассказать о новой подсказке Себастьяну. Поговорить с ним очень хотелось, но при этом нужно было сделать так, чтобы мать ничего не узнала. Значит, нужно говорить тихо-тихо.
Мария сунула руку под матрас и вытащила уоки-токи. Нажала кнопку вызова и шёпотом спросила:
– Себастьян, ты меня слышишь?
Мария положила включённый уоки-токи на матрас и принялась ждать. Спустя несколько секунд послышался ответ:
– Я здесь, приём.
Мария схватила игрушку и привернула громкость так, что звук стал едва слышен.
– Я получила ещё одну подсказку, – прошептала она. – Мы уже близки к разгадке.
– Можешь прочитать её мне?
Мария прочитала первую строчку послания Эдварда и попросила Себастьяна повторить, чтобы проверить, как он её понял.
– Хвост попугая сгорел чехардой… – начал он.
– Да нет же, – остановила его Мария. – Давай я ещё раз прочитаю. «Холст пугает своей чистотой…»
– Холмс считает себя сиротой… Слушай, а почему ты шепчешь?
– Не то. Слушай! – сказала Мария. – Холст…
– Может, просто дашь мне своими глазами на листок взглянуть? – предложил Себастьян.
Мария задумалась. Что будет проще – улизнуть из дома и передать листок Себастьяну или продолжать нашёптывать текст по уоки-токи? Если матери нет дома, то, конечно, лучше выбраться и повидаться с Себастьяном. Но если она дома, то выйти будет совершенно невозможно. Мария понимала, насколько осторожной ей теперь нужно быть с матерью и с мистером Фоксом.
Хотелось ли Марии увидеться с Себастьяном? О, ещё как хотелось! Передать ему исписанный листок, увидеть его широкую щербатую улыбку, хотя бы несколько секунд побыть рядом с ним. Да, такая встреча может быть рискованной, из-за неё у Марии могли быть большие неприятности, но с другой стороны, не может же она теперь до конца жизни безвылазно сидеть в своей кладовке? Сидеть и надеяться, что всё само как-то утрясётся.
– Сейчас узнаю, смогу ли я выскочить из дома, – сказала Мария. – Конец связи.
Она выключила уоки-токи, чтобы тот не зашумел, пока её не будет, и засунула игрушку назад под матрас.
* * *
Мария крадучись пошла на цыпочках к двери материнской спальни, но на полпути наступила на расшатавшуюся половицу, и сразу раздалось громкое:
Скри-и-ип!
Мария замерла. Интересно, услышал кто-нибудь этот скрип или нет? Оказалось, что услышали.
– Это ты, Мария? – долетел с кухни голос мадам Фортуны.
Мечты Марии рухнули. Сегодня ей из дома уже никуда не выйти.
– Да! – откликнулась она. – Вот, хотела узнать, где ты.
Марии очень хотелось надеяться, что в её голосе не слишком заметно разочарование.
– Мы на кухне.
Мария поплелась на кухню. Мадам Фортуна и мистер Фокс сидели, уткнувшись носами в газету, и напоминали парочку львов, вынюхивающих добычу в густой траве.
– Вот этот! – воскликнул мистер Фокс, тыча ручкой в газету. – Смотри, белый фургон, в отличном состоянии. Пробег менее пятидесяти тысяч километров. Цена четыре тысячи долларов. Ну?
Он повернул голову и посмотрел на мадам Фортуну, ожидая её одобрения.
– Может быть, – кивнула она и добавила: – Но только может быть.
Гудини повернул свою носатую голову и посмотрел на Марию.
– Зачем вы объявления о продаже фургонов читаете? – спросила она.
– А, вот и наша мисс балаболка пожаловала, – сказала мадам Фортуна, отрываясь от газеты. – Зачем мы объявления читаем? Хороший вопрос! Присядь!
Мария опустилась на стул рядом со столом и обхватила руками свои колени.
– У нас с Фоксом осталось мало наличных, и мы ищем подходящий фургон, чтобы удрать на нём отсюда. Ясно?
– Фур-ргон! Удр-рать! – с удовольствием повторил Гудини.
– Ну так что, я звоню? – спросил мадам Фортуну мистер Фокс, вытаскивая свой мобильник.
Мадам Фортуна кивнула, Гудини подтвердил её согласие, прошуршав своими крыльями.
– Нам едва хватит денег, чтобы купить этот фургон и уехать на нём подальше отсюда, – сказала мадам Фортуна, многозначительно глядя на дочь.
– Да, – ответила Мария. Она пыталась сделать вид, что всё это ей совершенно безразлично, но в душе у неё бушевала буря. Они действительно собрались переезжать отсюда. Действительно собрались.
– Но при этом у нас совершенно ничего не остаётся на всё остальное, и на еду даже, – холодно и расчётливо объявила мадам Фортуна.
– Понятно, – вздохнула Мария. Она уже пыталась представить себе жизнь в другом городе, где нужно будет искать для себя новую библиотеку, придумывать новую ложь для окружающих. И так будет всегда. Где бы они ни жили, куда бы ни переехали, ей всегда придётся лгать и прятаться. Прятаться и лгать. Так есть ли смысл начинать всё сначала?
– А не лучше ли нам остаться здесь? – негромко спросила она.
– Ни за что, – отрезала мадам Фортуна.
Она обогнула стол, подошла к Марии сзади, провела рукой по волосам дочери.
– Да, что поделать, последнее время у нас и взлёты были, и падения…
«Продолжай, продолжай», – подумала Мария. Ей было очень приятно чувствовать прикосновение материнских рук – такое нежное, такое успокаивающее и такое… редкое.
