В моей ситуации, наверно, лучше бы любовник… Драться голым не особо удобно, но вот стоять, прикрывая ладонью причинное место, пиздец, насколько дискомфортнее.
Ладно, хоть сестра Эвы явно не из пугливых.
Стоит, смотрит на меня расширенными, так похожими на Эвитины, глазами, краснеет смешно, частями, сначала уши, потом шея, потом — все остальное.
Но хоть не орет, и то хлеб.
Я как раз собираюсь разрядить напряженную атмосферу прихожей какой-нибудь дебильной шуткой, на которые просто мастер, но тут Эва просыпается, выходит на шум и спасает остатки моего самолюбия.
— Ага, — подхватываю, — Борис. Руки не подам пока, договорились?
— Да… — растерянно переводит Валентина взгляд с Эвы на мои руки. Они, кстати, местоположения не поменяли, отчего ситуация опять накаляется.
Не выбрав ничего лучше, просто пячусь задом в комнату и там уже лихорадочно ищу джинсы, достаю их из-под кровати с самом непотребном виде. Но это лучше, чем ничего.
В прихожке тихий разговор, Эвита что-то говорит успокаивающе. Извиняется, что ли? За что? За меня? За ситуацию? Нахера? Потом Валентина повышает голос:
— Нет! Я пойду! Пойду!
— Стой!
— Нет!
Хлопает дверь, я выдыхаю. Проблема решена, можно продолжить разговор…
Но вид Эвиты, появившейся в проеме двери, разом отрезает все надежды на мягкое и сладкое продолжение нашего общения в антураже родного края.
Она кусает губы, блестит глазами и, мельком глянув на меня, начинает лихорадочно одеваться.
— Ты куда? — я тоже натягиваю футболку, понимая, что сейчас меня тупо выпнут из помещения, и лучше бы быть готовым к такому раскладу.
— За сестрой, — Эва быстро всовывает ноги в широкие джинсы, прямо на голое тело, и теперь, блять, все, о чем я могу думать — это как грубая ткань касается самых нежных мест… Озабоченность во всей ее красе. Никогда не было, и вот опять.
— Зачем за ней?
Эва, накинув такую же бесформенную свободную футболку, тоже на голое тело, да-да, и соски видать, но ей, судя по всему, похер на приличия, как вчера было похер на длину платья, уже в прихожей, уже сует ноги в кроссовки, хватает ключи и телефон, тормозит у двери, выразительно кивая мне на выход.
И я тебя люблю, дорогая моя, ласковая такая… Именно такой и должна быть качественно выебанная баба. Похоже, плохо я трудился ночью. Ну, или она симулировала. Три раза, блять.
Но не задаю ненужных вопросов, типа «А хорошо ли тебе было ночью?» или «А когда мы еще увидимся?», и просто выполняю бессловесный приказ. По пути поговорим. Если она думает, что я сыграю в обижульку и отвалю от нее, то сильно заблуждается. Прямо очень сильно. Очень. Сильно.
Мне после Аргентины нихера уже не удивительно. Ну и на грабли, опять же, не наступаю два раза. Понимаю, что терять ее из виду нельзя. Вот и не буду. Терять.
Пока летим по лестнице вниз, повторяю вопрос:
— Зачем за ней?
— Не до вопросов, — ожидаемо отвечает Эвита, — иди домой, потом позвоню.
Ага, блять. Разбежался.
— Нет, у меня еще вопросы к тебе, — коротко отбиваю подачу, стараясь делать уверенное и невозмутимое лицо.
— Не до вопросов мне, — рявкает Эвита, проявляя характер. Так и знал, что он у нее есть! Не зря же такой темперамент в кровати! Ну и вообще…
— Я пока и не буду задавать, — успокаиваю, — сначала, как я понимаю, сестренку твою догоняем. И, кстати, мне было бы легче тебе помогать, если б я знал, для чего именно мы ее догоняем?
— Я не прошу помощи!
— А я и не предлагаю. Я просто помогу.
— Черт… — Это уже относится не ко мне, а к общей ситуации. Дерьмовой, кстати.
Потому что мы стоим на крыльце, утро, солнце… И нигде в обозримом пространстве не видать худой длинноногой девчонки.
— Я на машине, — тяну Эву за локоть к своей тачке, — сейчас быстро найдем. Может, позвонишь ей?
— Не ответит.
— Ну тогда ищем так. Ты же местная, в какую сторону ее могло унести?
— Смотря на чем приехала…
Понятно. Задача усложняется.
Но ничего, все решаемо.
И вот прям ощущаю сейчас, что это — мой полноценный шанс показать свою нужность и значимость Эвите. В постели — это одно. А вот в деле — другое.
В данный момент мне глубоко похер, почему ее сестренка так спешно и на истерике, похоже, свалила из квартиры. Явно не из-за меня. Чего она, голых мужиков не видала? Вот уж не поверю, учитывая саму ситуацию в Аргентине, и где ее нашла Эвита.
Главное, найти ее. Помочь Эве.
А вопросы — потом.
Это мой шанс, и хер я его упущу.
* * *
— Ну, блин, ну…
Эвита с досадой опускает телефон на колени, кусает губы, рассматривает улицы, по которым мы медленно вальсируем уже полчаса.
Ее бедовая сестра словно сквозь землю провалилась, и есть у меня ощущение, что зря мы время теряем. На колесах была девочка и укатила в даль голубую.
Надо бы, конечно, по сигналу телефона ее пробить, но это мне связываться с Яриком, старшим следаком из генпрокуратуры, а он — тот еще тип… Или с Буром опять. Или… Нет, вариантов дохренища, но тоже все будет небыстро. Пока поговорю, пока программу подключат… А надо быстро.
— Слушай, Эвита, — я докручиваю руль в сторону метро, прикидывая, в каком направлении теперь ехать, — а где она живет? Ну, я к тому, почему бы туда не поехать? За полчаса она по-любому бы доехала…
— Она живет со мной, — спокойно отвечает Эвита, — и другого места жительства у нее нет. Черт… Знала же, что не надо, черт…
— Чего не надо? — я не сдерживаюсь, очень уж ситуация отдает абсурдом, — сексом тебе заниматься не надо? Жить не надо?
— Не твое дело, — жестко отрезает Эвита, холодея взглядом, — вон там высади.
— Обойдешься.
Ух, как глаза-то расширились. Удивлена, что я тоже могу жестко? Это ты еще не знаешь, насколько…
— Какого хрена ты вообще командуешь? — ожидаемо взрывается она, — думаешь, в постель затащил, так и собственностью твоей стала? Пош-шел ты!
Так. Надо это прекращать.
Резко сворачиваю в проулок, ставлю тачку аккурат к мусорным бакам, разворачиваюсь к Эвите, безуспешно пытающейся открыть дверь.
Убедившись, что нихрена не получается, она поворачивается ко мне, злобно пыхтит:
— Открой! А то разнесу тебе тут все.
— Попробуй, — пожимаю плечами, — свяжу и к себе увезу.
Она с полминуты смотрит мне в глаза, видно, ища там признаки слабости. Не находит, естественно. А вот сумасшествие, похоже, очень уж явно отсверкивает, потому что Эвита едва заметно вздрагивает, а потом решает сменить тон:
