«Мойлен» находился на давно не существующей улице Мойлен-плейс. Прямо под надземкой, недалеко от Бродвея, в районе 125-й улицы. На этом месте позднее что-то построили.
Это был классический нью-йоркский салун. Пристроившись на пересечении нескольких районов, он играл важную роль в межкультурных контактах. Там собирались черные и пуэрториканцы всех профессий, семинаристы из Еврейской теологической и Объединенной богословской семинарий, ирландские строители, полицейские, пожарные, студенты и профессора из Джульярдской музыкальной школы, Колумбийского университета и педагогического колледжа, пенсионеры и молодые ирландские балаболы, доказывавшие, что они не лыком шиты. Какие только нью-йоркские типажи тут не отирались, и, как правило, вполне мирно ладили.
Это было нечто гораздо большее, чем обычный, живущий особняком, этнически чистый бар на районе. Этим он и притягивал. Словно знакомое окно в малоизвестный мир, он приучал к терпимости в противовес той агрессивной среде, в которой я вырос.
И вот он должен был стать сценой для еще одной премьеры. Бренда нервничала, я тоже. Я надеялся на их одобрение. Если бы они сказали: «Блин, Джорджи, это отстой!» – я не знаю, что бы я делал.
Общий вердикт гласил: она крутая. Когда мы с ней вошли, в «Мойлене» собралось человек пятнадцать парней, и увиденное им всем понравилось. Особенно то, что она пила вместе с ними за барной стойкой, а не села за столик, как другие девушки. Она умела быть хамелеоном, подстраиваться под любые обстоятельства. Глядя на нее, казалось, что для девушки, выросшей в Огайо, на Среднем Западе, нет ничего естественнее, чем пить с суровыми ирландскими парнями в нескольких кварталах от Гарлема. Но был один момент, когда я напрягся. С грудью у Бренды не очень сложилось, и она носила маленькие резиновые накладки. И вот мы с ней играем в бильярд, а трое-четверо парней не отрываясь наблюдают за нами. Бренда ложится на стол, чтобы прицелиться, и у нее выпадает одна из накладок. Выскальзывает из бюстгальтера прямо на стол. Я моментально хватаю эту присоску. Оглядываюсь. Никто ничего не заметил. Даже Бренда. Когда она опускает кий, я протягиваю накладку ей: «Вот, держи, твоя фальшивка вывалилась».
Что касается Мэри, то она сразу Бренде понравилась. Это потому, что они обе Близнецы по знаку зодиака, решила Бренда, и легко просекают женские хитрости друг друга. А Мэри сразу приняла Бренду как дочь. У нее никогда не было дочери, а у Бренды, можно сказать, уже не было матери.
Мы поженились 3 июня 1961 года в Дейтоне, в доме ее родителей, на Ривер Ридж Роуд, 4477. Брак зарегистрировал мировой судья. Из Нью-Йорка прилетела моя мать. Шафером у меня был Джек Бернс, со стороны невесты – Мюррей Беккер. Подружкой невесты была Элейн, лучшая подруга Бренды.
Познакомились мы с ней в августе 1960 года. Из этих десяти месяцев мы провели вместе пять недель. Но Бренде не терпелось удрать из Дейтона. Она часто говорила: «Я чужая в этой семье. Чужая в этом городе. Мне иногда кажется, что меня вырастили волки».
Налегке, захватив только ее одежду, мы загрузились в машину – Бернсу и Карлину снова предстояла дорога. Но для нас с Брендой все стало теперь по-другому. Мы начинали собственное путешествие, которое продлится почти тридцать шесть лет. Приключений у нас хватало, и самых разных – как вместе с Джеком, так и потом, когда я выступал один. Проблемы чаще всего возникали, когда ехать нужно было бог знает куда и по пути на собственный концерт приходилось преодолевать всевозможные препятствия.
Незабываемый случай произошел в Далласе, где нас с Джеком арестовали за вооруженное ограбление. Мы должны были выступать в небольшом симпатичном джаз-фолк-клубе «Гэслайт». Мы с Брендой ехали из Дейтона, а Джек из Чикаго; встретиться договорились на месте.
Жили мы в отвратительном мотеле без кондиционера, а в Далласе жара стояла хуже, чем в аду. Мы с Джеком отдали свои рубашки в прачечную, чтобы их постирали до завтра, к началу вечера. На следующий день я отправился за ними. Вхожу в химчистку и вижу – сидят двое в штатском, при галстуках, ничем не заняты, просто расселись как в очереди в парикмахерской. Выглядело странно, но я не придал этому значения, протянул квитанцию женщине на выдаче, а она тут же кивнула этим двоим, даже не маскируясь, и нырнула за стойку. «Что за херня? – думаю. – Я что, типа миллионный клиент?»
И вдруг эти двое достают пистолеты и требуют поднять руки. Меня заваливают на прилавок, защелкивают наручники и выводят на улицу. Там еще трое или четверо с дробовиками. Они роются в нашей машине – вещи из нее так и вылетают. Я не понимаю, что за хрень, и никто мне ничего не объясняет. Меня заталкивают в патрульную машину и везут в мотель.
Я знал, что в такую жару Бренда будет в одних трусиках. Поэтому, когда копы стали тарабанить в дверь, я тоже постучал и, как придурок из ситкома, крикнул: «Оденься, дорогая!» Быстренько что-то накинув, Бренда открыла дверь, а тут я в наручниках. Копы ворвались в комнату и стали перерывать все подряд – шкафы, ящики, чемоданы. Из соседнего номера вывели Джека. Его затолкали в одну машину, нас с Брендой – в другую. Управление полиции, куда нас привезли, кишело детективами – как будто раскрыто преступление года.
Мы были женаты всего месяца три, и Бренда еще толком не знала Джека. Я догадывался, о чем она подумала. «В какую херню я вляпалась?..»
Нас развели по разным комнатам. Один коп допрашивал Бренду: «Зачем ты ездишь с двумя мужиками?» Она говорит: «Джордж – мой муж, а второй парень – его напарник. У них комедийный дуэт. Они тут выступают в каком-то клубе». А коп ей: «Да? И часто они выступают в „AAA“?» Она думает, что он имеет в виду Американскую автомобильную ассоциацию. Поэтому, естественно, отвечает: «Как они могут выступать в „AAA“?» А этот ублюдок начинает выспрашивать: «Ты спишь с ними?» Она говорит, что спит со мной. «А с другим парнем не спишь? Что ты с ним делаешь? Дрочишь ему?»
Они играют с нами в Пата и Паташона: Джеку говорят, что я во всем признался, а мне – что Джек все рассказал. В общем, обычная полицейская херня. Но добиться от нас ничего не могут, потому что мы сами ни хрена не понимаем. Тем временем прошло уже полдня, нам вечером выступать, к тому же первыми, а мы еще и рубашки из прачечной не забрали.
Наконец до нас начало доходить, в чем дело. Джек хотел сделать репризу о европейском едином рынке. И специально вырезал из чикагской газеты статью на эту тему. А на обороте вырезки оказалась совпадающая по размеру заметка про крупное вооруженное ограбление в Чикагском автоклубе. Двое мужчин и женщина. Копы блеснули проницательностью – засекли двух мужчин и женщину. Джек приехал из Чикаго. Еще и хранит статьи о своих подвигах, бандит.
Ключевую улику подсунула им девушка из прачечной: она нашла в кармане рубашки Джека газетную вырезку и позвонила в полицию. Да уж, у нее был великий день: она помогла задержать трех вооруженных грабителей государственного уровня.
Было ясно, что копы облажались, но отпускать нас они не собирались и продержали почти до шести часов. И только тогда выпустили. Извинений мы не дождались, мол, «простите, ошибочка вышла, как мы можем загладить свою оплошность?». Нам вернули машину и вещи, мы поехали в мотель и добрались до клуба как раз к началу – в грязных рубашках.
