* * *
Газета «Правда»:
28 января 1937 года:
М. Пришвин. Дневник. 28 января 1937 г.:
«…Приумолкли дикторы счастья и радости, с утра до ночи дикторы народного гнева вещают по радио: псы, гадюки, подлецы, и даже из Украины было: подлюка Троцкий. У нас на фабрике постановили, чтобы не расстреливать, а четвертовать, и т. п.».
* * *
Газета «Правда» через четыре дня после начала московского процесса среди других истеричных требований смерти обвиняемых напечатала письмо, озаглавленное: «Мы требуем беспощадной расправы с подлыми изменниками нашей великой родины». Как и прочие подобные письма, оно не содержало никаких фактов, а было только наполнено бранью и угрозами. Письмо это подписали академики: химик А. Бах, растениевод Б. Келлер, геолог И. Губкин, паразитолог Е. Павловский, строитель локомотивов В. Образцов, физиолог А. Сперанский, математик М. Лаврентьев, эпидемиолог П. Здоровский. Они в один голос требовали: убить, раздавить, растоптать. Третьим по счету автором значился Николай Вавилов. Думал ли он, что почти ровно через шесть лет он сам, став «врагом народа», будет умирать на тюремной койке?
В архиве ЦК КПСС чудом сохранился документ от 28 января. Это – проект приговора по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Он был составлен председателем Военной коллегии Верховного суда СССР Ульрихом и адресован в ЦК ВКП(б) на имя Н.И. Ежова для согласования. Обращение высшего судебного органа в партийную инстанцию, более того, к наркому внутренних дел (по совместительству и секретарю ЦК), наглядно показывает, кто вершил правосудие. И, видимо, неслучайно, что в тот же день «Правда» опубликовала информацию о том, что Николаю Ежову присвоено звание генерального комиссара государственной безопасности.
* * *
Газета «Известия»:
* * *
Газета «Известия»:
29 января 1937 года:
Газета «Известия»:
* * *
Газета «Правда»:
* * *
Газета «Лесная промышленность»:
* * *
ЦИК СССР принял решение о переводе генерального комиссара госбезопасности Генриха Ягоды в запас. Ягода, в сентябре 1936 года отстраненный от руководства НКВД и назначенный наркомом связи, не мог не почуять опасность: высокое специальное звание, оставленное ему в утешение при переводе, если и не гарантировало прежних должностных званий, то, во всяком случае, являлось прочным связующим звеном с высшими структурами власти. Но теперь разрывалось и оно. Кроме того, в решении ЦИК ясно просматривался и подтекст: о нем не забыли, опала продолжается. 3 апреля пришли и за Ягодой.
30 января 1937 года:
В Москве завершился восьмидневный открытый политический судебный процесс по делу придуманного чекистами «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Все обвиняемые признались в инкриминировавшихся им преступлениях. После окончания последнего заседания подсудимых отвезли в тюрьму, но глубокой ночью внезапно разбудили, вывели из камер, погрузили на машины и снова доставили в здание суда. В 3 часа утра Ульрих объявил приговор. В приговоре утверждалось, что «Параллельный центр ставил своей задачей свержение советской власти и для достижения этой цели развернул по всей стране вредительско-диверсионную, шпионскую и террористическую деятельность». 13 человек были приговорены к расстрелу (в том числе Пятаков, Серебряков, Муралов), трое к десяти годам (Григорий Сокольников и Карл Радек) и один к восьми годам тюремного заключения.
Наряду с известными всей стране людьми на скамье подсудимых сидели и обычные хозяйственные работники. В частности, двое из 17 подсудимых работали в Наркомате путей сообщения под руководством Лазаря Кагановича и, несомненно, попали за решетку не без его участия. Их «признания» на суде выглядели как отчеты провинившихся хозяйственных работников. Например, заместитель Кагановича Яков Лифшиц говорил: «Несмотря на огромную созидательную и творческую работу, которую проделал Лазарь Моисеевич за полтора с небольшим года по работе на транспорте, в сознании ряда работников и большого числа специалистов не изжито понятие, что без крушений и аварий на транспорте работать нельзя, что крушения и аварии являются неизбежным следствием и спутником сложного производственного процесса на транспорте». Лифшица приговорили к расстрелу. «За что?» – это были его последние слова. Ответа не последовало.
Когда объявили приговор, 200-тысячная толпа была собрана на Красной площади при температуре 27 градусов мороза, чтобы выслушать речи 1-го секретаря Московской городской и областной партийной организации Н.С. Хрущева и 1-го секретаря ВЦСПС Н.М. Шверника и провести «стихийную демонстрацию против осужденных». Демонстранты несли плакаты, требовавшие немедленного приведения приговоров в исполнение. Власти с готовностью пошли «навстречу пожеланиям трудящихся». Казнь была совершена 1 февраля.
Реабилитировали участников этого процесса поэтапно: некоторых в 1963-м; Муралова и Серебрякова – только в 1986 году, Радека, Сокольникова, Пятакова и Лившица – в 1988 году. Жизнь Радеку и Сокольникову сохранили не просто так: уже через три недели их доставили на февральско-мартовский пленум ЦК, где они выступили с разоблачительными показаниями против Бухарина и Рыкова, и в недрах НКВД начали готовить следующий процесс. Если эти показания Радека и Сокольникова были платой за жизнь (или, скорее, за безопасность близких), то их надежды не оправдались: в мае 1939 года Сокольников и Радек были убиты в тюрьме, – по официальной версии, сокамерниками. А все их родные и близкие на долгие годы попали в лагеря.
Французская газета «Эко де Пари» писала в этот день: «Низколобый грузин стал, сам того не желая, прямым наследником Ивана Грозного, Петра Великого и Екатерины II. Он уничтожает своих противников-революционеров, верных своей дьявольской вере, снедаемых постоянной невротической жаждой разрушения».
