Нейтан оглядел кухню.
— Тогда убери в доме.
— Я это уже сделала.
— Сделай еще раз. — Он словно велел ученику переписать сочинение, в котором обнаружилось слишком много недочетов.
Я наблюдала, как он укладывал сумку в машину и устраивался за рулем поудобней. Он с нетерпением предвкушал поездку и ради такого случая даже надел серый галстук. Его глаза горели от возбуждения, которое казалось почти сексуальным. Было понятно, что он стремился поскорее убраться отсюда. Я задумалась, едет ли с ними Сара и позволит ли он себе с ней переспать теперь, но пришла к выводу, что вряд ли. Если не что-то другое, так честолюбие уж точно остановит его на полпути. Да и Саймон там будет.
Нейтан отъехал, даже не оглянувшись. Я повернулась, чтобы уйти, и услышала очередь щелчков: мужчина средних лет стоял рядом со своим автомобилем, направив телефон на мое лицо. Ощутив дурноту, я закрыла за собой калитку.
Я начала со спальни: собрала носки Нейтана, вытерла пыль, пропылесосила, до блеска отполировала старую древесину комода и шкафа. Когда я закончила, комната выглядела безупречно. Теперь это была только его спальня, а не наша общая.
Позже я собиралась отнести наверх всю свою одежду. Поправляя занавески, я заметила Викторию, срезавшую цветы в своем саду. Она вернулась! Я рывком распахнула окно:
— Ты уже дома!
— Ненадолго. — Она улыбнулась. На ней было пальто, в руках охапка душистого горошка. — Это для тебя! Я как раз собиралась зайти.
— Не уходи! — Я с грохотом сбежала по лестнице, пронеслась через гостиную, больно стукнувшись ступней о стул, который был сдвинут со своего обычного места под моим письменным столом, отперла заднюю дверь, распахнула ее и поспешила в сад. Виктория протянула мне цветы через забор.
— Мои любимые. Спасибо, Ви! — Мои глаза наполнились слезами.
— Прости, что меня не было рядом, когда ты особенно во мне нуждалась. Ты как, в порядке?
— Нормально. — Стандартный ответ, который дают даже умирающие пациенты. Честно говоря, я так давно не была в порядке, что уже забыла, как оно бывает. — Ты все равно не могла бы меня навещать, да и времени прошло не так уж много. — Это было правдой, хотя совсем недавно срок моего заключения казался мне бесконечным.
— Приходи ко мне прямо сейчас, кофе готов.
Я вернулась в дом и оставила цветы в раковине. Выходя, я закрыла за собой калитку, а Виктория одновременно открыла свою, но тот же самый репортер успел выскочить из машины и снова защелкать телефоном. Виктория втащила меня к себе прямо у него перед носом. Вблизи я заметила, что ее волосы еще больше поседели. Она похудела и выглядела уставшей — как яркая птица, сбросившая оперение.
— А ты похудела, Ви. — Я обняла ее.
— Всегда мечтала это услышать!
— Как дела у Глэдис?
— Не слишком хорошо. Сегодня днем я улетаю в Нью-Йорк. За последние две недели ей стало хуже, и мне нужно быть рядом.
— Ох, извини.
— Не стоит, мы ведь давно уже готовы к тому, что произойдет. — Ее глаза блеснули, когда она оглядела меня. — Ты, как всегда, великолепна. Бог знает, как тебе это удается. Ну и как там, в темнице?
— Пустая маленькая камера. Они, наверное, все одинаковые.
Мы вошли в дом и проследовали в гостиную. Когда я была здесь в последний раз, снаружи гремел гром, а внутрь ворвалась полиция. Сегодня двери в сад были открыты, и комнату наполнял солнечный свет.
— Присаживайся. — Виктория похлопала по дивану, заваленному бархатными подушками разных цветов, яркими, как драгоценные камни. — Я принесу кофе. Мне рассказали кое-какие новости.
— Кто?
— Эбби! — крикнула она из кухни. — Когда забирала меня с вокзала сегодня утром.
Виктория появилась снова и вручила мне теплую кружку. Ореховый аромат кофе наполнил комнату.
— Итак, — подруга предостерегающе посмотрела на меня, — услышать это будет тяжело.
— Говори.
— Первое. Люка перевели в Бродмур.
Я поставила кофе на стол:
— Это тюрьма.
Виктория отрицательно покачала головой:
— Психиатрическая больница строгого режима.
— Это то же самое.
— Взгляни сюда. — Виктория взяла с письменного стола лист бумаги и передала его мне. Я увидела аэрофотоснимок викторианских зданий из красного кирпича в окружении современных кварталов. Моя подруга специально его распечатала, чтобы меня успокоить. Больница выглядела мирно, но так же выглядит снаружи и военный завод, только не секрет, что все его шумное оборудование спрятано внутри. На этом снимке не было видно ни заборов, ни собак, ни колючей проволоки, ни полицейских по периметру, ни скрытых от посторонних глаз коридоров, где крики эхом отражались от стен. И точно нельзя было заглянуть в камеры, в каждой из которых только пластиковый матрас лежал в углу, отсутствовали окна, а с пола поднимался запах мочи.
— За ним будут присматривать лучшие психиатры страны, — сказала Виктория. — Он будет в безопасности, и о нем позаботятся до суда.
Да неужели? На персонал больницы оказывалось постоянное давление, а после произведенных сокращений нормальный уход за пациентами был невозможен. В этот момент я почувствовала, что в комнату прокрался страх.
— Ты знаешь, какие обвинения ему предъявят?
— Эбби слышала, как Офелия с Блейком обсуждали это вчера за завтраком. — Виктория накрыла мою ладонь своей. — Они думают, что Люка обвинят в обоих убийствах.
— Но это абсурд! — Я должна была предвидеть подобное, именно об этом твердил Уэйнрайт. — Он психически болен. Ему прислали несколько фотографий, но это не означает, что он убийца! Нет никаких доказательств!
— Следующая новость тебе не понравится…
— Я знаю, они нашли в комнате Люка окровавленную рубашку, но даже если ДНК совпадет, этого недостаточно! Ее могли подбросить…
— Все еще хуже, дорогая.
— Рассказывай.
— Они нашли в его машине недостающие фрагменты.
— Недостающие фрагменты в машине? — Я уставилась на нее в замешательстве. Что-то из терминологии автомехаников? И тут до меня дошло. Пальцы Кэрол и рука Брайана. Фрагменты человеческих тел, части людей, которых я знала. Мне стало очень плохо.
— Они лежали в коробке в багажнике спортивного автомобиля Люка. — Голос Виктории звучал все глуше. — Завернутые в пищевую пленку и спрятанные под архитектурными чертежами.
В тишине, последовавшей за этими словами, в комнату ворвалось птичье пение — чистый поток мелодичных нот. Через дверь в сад я увидела на лужайке дрозда: красивая пестрая птица грелась на солнышке, склонив голову набок — видимо, прислушиваясь к копошению червяков. А Виктория продолжала говорить:
