«Журналистика — четвертая власть, — постоянно твердила Екатерина. — От ваших поступков зависит общественное мнение. Люди верят прессе куда больше, чем политикам, ученым и даже самим себе. Я хочу, чтобы вы поработали над чем-то грандиозным и важным. Над тем, о чем потом будете вспоминать в старости, сидя в окружении внуков».
И я взялась за дело — написала статью, в которой ярко живописала красоту затопленной Татуры, а также ее злодейское уничтожение. В следующем номере — открытое письмо в правительство Краснокрестецка. В городе проживало немало потомков жителей мертвой Татуры, и я предлагала осушить водохранилище в том месте. И возродить прекрасные заливные луга. И пойти в церковь на службу, слушая колокола. Интересно, по ком они звонят?
Екатерина отнеслась к моей затее абсолютно равнодушно.
— Я опять худею, потеряла уже два килограмма. Ужас, скоро ветром сносить будет. Это все из-за развода с мужем, — пожаловалась она. — А гонорара ты, Иней, не получишь за этот текст. Мы платим только за городские темы.
— Да уж переживу. Главное, надо как-то расшевелить правительство.
И я расшевелила. Я смогла. В тот же день нас с Екатериной вызвали на ковер в Администрацию города.
— Что это? — спросил глава Краснокрестецка, брезгливо держа полосу двумя пальцами.
— Г-газета, — промямлила я.
— Вижу. Инна Рубежанская, что вы написали?
— Сс-статью про зат-топленный ггород, — заикалась я.
Ужас мой усилился, когда я увидела Вайшнавского. В его глазах читалась откровенная неприязнь.
— Зачем вы, Инна, нарываетесь на проблемы? — уже мягче спросил глава. — Вы же здесь на птичьих правах.
— Она больше не будет, — вдруг заступился за меня Вайшнавский.
— Не будет? Вы за нее ручаетесь?
— Я ручаюсь, — твердо сказала Екатерина. — Инна вообще не получит гонораров за эту неделю.
Страх прошел. Я вдруг почувствовала холодную злость. И подняла голову, как будто бы родилась в Краснокрестецке. Я посмотрела в глаза им всем:
— Нет! Не сдамся! Это актуальная жизненная статья. Какой вред она наносит ЗАТО?
— Вы правда не понимаете? — спросил Вайшнавский. — Затопление Татуры неразрывно связано с появлением Краснокрестецка. Да его вообще бы не было, если б не водохранилище. Большинство горожан — потомки тех, кто жил в Татуре. А что вы предлагаете… Построить новый город и открыть Краснокрестецк? Или сократить число его жителей до сотрудников завода? Крамольные мысли, Иней, крамольные.
— Я никогда не хотела нанести вред ЗАТО…
Господи, какая ложь! Да я мечтала затопить его в кровавых реках.
— Не верю, — поморщился глава. — Еще одна выходка, подобная выниманию шпилек, и…
— Две недели без гонораров! — сказала Екатерина.
— Надо сделать скидку на молодость. Как будто бы никто в ее возрасте не совершал ошибок, — поддержал ее майор. — Но, Инна, вы должны пообещать, что больше не будете привлекать к себе внимание. Это ради вашей же безопасности! В следующий раз мы не сможем защитить, когда обезумевшая от вожделения толпа порвет вас на фашистские знаки.
— Вы преувеличиваете власть моей красоты.
— Ничуть… Обещайте быть благоразумной.
Глава согласно кивнул и налил нам всем коньяка, который неожиданно оказался неплохим.
А потом меня отпустили под честное слово Вайшнавского и Екатерины. Та обещала, что больше никогда я не напишу ни одной неосторожной статьи. И что она лично будет неустанно следить за каждой буквой в газете. Хватит уже с нас мертвой женщины, которая оказалась живой. А также крамольных статей про затопление Татуры.
Я шла домой и рыдала, еще не зная, что одержала моральную победу. Множество жителей Краснокрестецка написали письма в редакцию и поделились, что Татура снится и им. Что затопленный город зовет… И хочет жить.
А Екатерина одной рукой наказала меня, другой же поощрила. После лишения гонорара я получила большую премию.
Жить стало легче, жить стало веселее. Френд продолжал выдавать ужасающие тексты. К счастью, ему хватало ума не считать себя звездой журналистики. Это был просто заводной парень, которого за дружелюбие обожала вся редакция.
— Хороший у тебя муж, Иней, — как-то завистливо сказала Екатерина.
— Хочешь, отдам его тебе?
— Хочу! А за что?
— За квартиру в Верене…
— Ха! За квартиру в Верене я найду себе тысячу таких мужиков.
Когда выпал первый снег, стало легче. Мне захотелось наладить отношения с Вайшнавским. Но со мной бы он разговаривать не стал. И я уговорила Женю помочь — позвонить и якобы назначить интервью. Никогда не забуду выражение лица майора, когда я вошла к нему в кабинет. Странное смешение недовольства и радости. Обиды и симпатии.
— Инна?
— Мне очень больно, что так получается. Я хочу сделать шаг навстречу, а вместо этого отхожу все дальше. Мы могли бы прекрасно сотрудничать. Но для этого придется забыть прошлое. То, что мы были когда-то друзьями, — я протянула ему руку для пожатия, но сотрудник органов перевернул ее и начал целовать — всю, от ладони до плеча.
Я отпрянула. Стало не по себе.
— Простите, у меня есть муж. Предлагаю работать вместе… Думаю, у нас получится.
— Работать и все? — спросил Вайшнавский, и глаза его нехорошо заблестели.
— И все, — промямлила я, многократно жалея, что явилась в полицию.
— Иней, да ты хоть понимаешь, что я могу тебя уничтожить? Оставить одну, без семьи, работы, жилья… За пределом.
— Мне кажется, что иногда я этого хочу.
— Хочешь? Думаю, что ты мечтаешь о другом, — Вайшнавский подошел почти вплотную.
Я бросилась к двери:
— Пожалуйста, будьте человеком, не ломайте мне жизнь…
— Как же часто я слышал эту фразу, — процедил майор. — Особенно когда работал в КГБ. Иди уж… Но еще одна ошибка… И помни, ты — больше не та девочка, которую я когда-то катал на мотоцикле. Детство закончилось. Пора отвечать за свои поступки.
Я не стала дослушивать и бросилась к двери почти бегом.
А потом был Самайн. И мне снова снились зловещие сны. А Френд опять мучился от приступа. Он разбудил меня, велел одеться и почти волоком потащил к стене с колючей проволокой:
— Ненавижу все… И боюсь, — признался он.
— И я боюсь. Сейчас брошусь навстречу патрулю и погибну. Или на стену… Или начну стрелять в каждого. Я хочу крови и смерти!
А потом мы увидели странное. Того, чего быть не могло. Прямо по снегу ехал мотоциклист. Одетый в легкую кожаную куртку, с банданой на голове. Френд улыбался. Он что-то понял. А мне показалось, что едет Шадов. Такой, каким он был пять лет назад. До того, как превратился в сотрудника органов Вайшнавского. До того, как я вероломно его предала, польстившись на мимолетную родительскую ласку. И вот-вот он увезет меня на мотоцикле. Надо только протянуть руку и подойти. Но я осталась с мужем, которому действительно была нужна. И байкер вдруг перелетел через стену и исчез.
