– Жив! – кричит Онор. – Все хорошо! Он плывет к нам.
– Твою ж мать, Дэнни!
– Ты не ушибся?
– Что случилось?
– Ты упал?
– Тебя кто-то толкнул?
Мы закидываем Дэнни вопросами, как только он подплывает, а Майло помогает ему забраться на камни. В отличие от нас с Джефферсоном, которые едва дышали, добравшись до берега, Дэнни в полном порядке. На нем ни царапины, а губы слегка изгибаются, когда он нас оглядывает. Однако улыбка быстро гаснет.
– Где Онор?
Мы с Мэг расступаемся, позволяя ему взглянуть на свою девушку, стоящую за нами и тихо рыдающую.
– Эй, ну что ты… – Дэнни подходит и заключает ее в объятия. – Все хорошо, я в порядке. Онор, я жив и здоров.
Та прижимается к его груди, все еще пряча лицо в ладонях.
– Что произошло? – спрашиваю я. – Что ты делал на утесе?
– Искал ее. – Он нежно гладит светлые волосы девушки. – Я услышал, как она меня звала, и испугался, что она попала в беду. Спускаться пришлось бы слишком долго, ну я и прыгнул.
Онор отчаянно стонет и что-то бормочет. Дэнни вытягивает шею, пытаясь разобрать слова.
– Что-что, малыш? Ты ни в чем не виновата, ты же понимаешь, да?
– Ты мог умереть! – повторяет та уже громче, по-прежнему не отнимая рук от лица.
– Но ведь не умер же, верно? – Он целует ее макушку. – Тебе так легко от меня не отделаться.
– Может, поэтому она и плачет, – шутит Майло, и все, кроме Онор, с облегчением смеются.
Темнеет, на небе зажигаются мириады мерцающих звезд, а в лагере царит напряжение. Мы сидим у костра, передавая друг другу бутылки рома и водки. Джефферс отделился от компании и теперь лежит в хижине, положив под голову рюкзак, вытянувшись и скрестив руки на груди. Когда я заглядываю, чтобы узнать, как у него дела, он приоткрывает глаза и тут же закрывает.
– Все нормально? – Я присаживаюсь на кучку банановых листьев, которая служит нам весьма плоским и неудобным матрасом. – Ты же понимаешь, что Майло лишь шутил про заначки? Он не намерен шарить в твоем рюкзаке. И вообще, у тебя есть полное право не показывать свои личные вещи.
– Не в этом дело. – Джефферс открывает глаза. – Просто… вы ведь все принимаете меня за какого-то клоуна?
– Нет! Вовсе нет! Выживание в дикой природе – довольно необычное хобби, но классное, честно. Мы не считаем тебя клоуном. Конечно, шуточки порой переходят границы, но никто не пытается тебя специально обидеть.
– Вся эта поездка просто хрень какая-то! – Он машет в сторону пляжа. – Папа арендовал целый остров на мой день рождения, чтобы похвастаться деньгами. Я его не просил. Я просил книгу и всякие штуки для походов. А теперь Ануман мертв, мы застряли на необитаемом острове, а я ничего не могу исправить… – Он отворачивается, однако я успеваю заметить блеск в его глазах.
– Так ты поэтому кинулся в море? Из-за того, что чувствуешь себя виноватым?
– И даже уплыть не получилось. Наоборот, я чуть нас обоих не утопил.
Я кладу руку ему на плечо.
– Прости за то, что я тогда сказала. Я… сорвалась. Шок.
– Нет, – качает он головой. – Ты была права.
– Вовсе нет. Ты запаниковал и не контролировал себя. Брось мучиться, мы справимся. Все будет нормально.
Джефферс садится и тянет ко мне руки:
– Обнимемся?
Я с улыбкой подаюсь вперед. Он крепко меня обнимает, мои ребра чуть ли не трещат. Друг явно напуган. Не помню, когда он в последний раз кого-то обнимал.
Поговорив с Джефферсом, я направляюсь к пляжу. День выдался ужасно насыщенным, голова буквально раскалывается; хочу побыть в одиночестве и прояснить мысли. Дэнни кричит мне вслед, что моя очередь делать глоток водки, однако, судя по тому, как у него заплетается язык, он выпил и мою порцию, и свою, и еще парочку дополнительных. Онор за весь вечер едва произнесла пару слов. Не припомню, чтобы она раньше так часто плакала. Обычно она не показывает негативных эмоций – как те ютьюберы, которые постоянно улыбаются и полны энергии. Только однажды я мельком увидела ее другую сторону, наткнувшись на них с Дэнни, – она говорила тихо и довольно резко, совсем не так, как при общении с остальными.
Когда нам было по двенадцать, Онор приехала на каникулы в Озерный край с мамой. Меня это нисколько не удивило: многие из нас время от времени появлялись лишь с одним из взрослых, тогда как второй оставался дома. Лишь под самый конец каникул я из перешептываний родителей узнала, что отец Онор познакомился с женщиной по интернету и сбежал к ней в Австралию. Все это время поведение Онор никаким образом не намекало на проблемы в их семье; мы видели совершенно обычную веселую девочку.
Еще раньше, когда нам было по девять, на общие каникулы не приехала мама Дэнни. О неурядицах в их семье я знала заранее – мои родители попросили быть крайне мягкой с Дэнни. Я сразу заметила изменения в нем, стоило ему выйти из машины отца: вместо того чтобы как обычно кинуться нам навстречу с улыбкой до ушей, он просто стоял, скрестив руки на груди, и буравил нас мрачным взглядом. А когда мы стали расспрашивать его о случившемся, он резко заявил, что не желает обсуждать эту тему. Все послушались, кроме Джефферсона. Он продолжал задавать Дэнни вопросы – не знаю, то ли считал это забавным, то ли упивался возможностью задеть его. Однажды он сказал: «Говорят, своими чувствами надо делиться, почему ты не делишься?» Дэнни тогда резко побледнел и внезапно ему врезал. В следующее мгновение мальчишки уже катались по земле. Я страшно испугалась, что они друг друга поубивают, однако когда отец близняшек их разнял, самыми страшными ранениями оказались разбитая губа и нос. С тех пор Джефферс не заговаривал о маме Дэнни.
Дойдя до воды, я замечаю лодку, тихо раскачивающуюся на волнах. Я не подхожу ближе и вообще стараюсь на нее не смотреть; впрочем, с таким же успехом можно запретить себе дышать – мой взгляд притягивается к ней как магнитом. Никто больше не упоминает Анумана, хотя после прыжка Дэнни со скалы по пути обратно в лагерь нам пришлось пройти прямо мимо его тела.
Со стороны костра доносятся обрывки смеха. Я машинально поправляю рукава кофты, хотя никого рядом нет, да и все уже видели мои шрамы. Помню, как смотрел на ожоги Дэнни, когда я пыталась отдышаться после спасения Джефферсона. И помню его реакцию – шок, сменившийся отвращением.
Плевать на него, уверяю я себя, щипая тонкую кожу на предплечье, пока не начинает жечь.
Плевать на всех.
Я лежу на спине, уставившись в чернильное небо, и наслаждаюсь звуками джунглей и убаюкивающим шумом волн, пока не начинает замедляться дыхание и не тяжелеют веки. Назойливый голосок в голове велит вернуться в гораздо более безопасный лагерь, но конечности налились свинцом и мысли смешались – я уже на грани сна. Перед глазами начинают мелькать картинки: море, знойное солнце, лица родителей, школа, пачка сигарет, бутылка сидра, Том.
