– Что значит итерационную? – устало спросила я.
– Ну, вроде как пошаговую… Хотя это не совсем верно. Я нажму кнопку, и запустится процесс, который будет идти довольно долго. Ну, примерно лет шесть или даже десять. Понимаешь, если представить себе, что там, в прошлом, все стало иначе и весь мир сиюминутно переделался, то тогда здесь не родится множество человек. Это же очевидно. Именно поэтому новая реальность должна наступить здесь постепенно. Так, чтобы в нее попали все ныне здравствующие люди.
– А как это будет выглядеть на практике?
В нем снова проснулся гениальный ученый, его глаза засияли:
– О! Это будет великолепно! Сперва какие-то кадровые передвижения в верхних эшелонах власти. Затем частичное изменение внутренней и внешней политики. Далее серии отставок, изменения финансовых потоков, может быть, даже некоторые природные катаклизмы, которые приведут к принятию важных государственных решений. Потом пойдет новый виток, за ним следующий. Начнут принимать новые законы, подписывать указы…
Я почувствовала, что заразилась от Сталина критическим отношением к поступающей информации:
– Натаныч, это все очень абстрактно. Поясни мне на примерах. Если у нас самолеты старые, ломаются и падают, то что произойдет, если я там, в 1937 году, что-то сдвину с мертвой точки?
– А я таки тебе скажу, что будет. Старые самолеты будут менять на новые. А эти новые будут производить на заводах, которые вдруг по какой-то причине начнут не просто работать, а работать быстро и гениально. И так во всех сегментах экономики.
– Ну а что, к примеру, будет с крупным бизнесом? – не унималась я.
– А это уже зависит от тебя, моя дорогая! Я же не знаю, какой именно строй ты там у нас заложишь. Может быть, олигархи разорятся в пользу государства вследствие каких-то немыслимых стечений обстоятельств. А может быть, направят свою энергию в нужное русло и будут трудиться не покладая рук на благо отечества. Если бы ты в царской России ковыряться начала, то тогда было бы понятно, что нас ждет хорошо функционирующий капитализм с широченной прослойкой среднего класса. Но тебе же надо было выпендриться! И ты полетела не куда-нибудь, а к Сталину! И теперь никому не ведомо, что он там придумает, чтобы сохранить свою империю для потомков. Если, конечно, ты сможешь ему хоть что-то втолковать.
Я почувствовала, что мы наконец-то близки к мирной развязке переговоров.
– Так. Это я поняла. Ну а как мы со мной-то поступим и с банкетом этим дурацким? Ты уверен, что меня там повяжут?
Натаныч, закатил глаза:
– Слушай, ну я не знаю. Тебе там, в 1937 году, как вообще кажется, ты с вменяемым человеком разговариваешь?
– Ну разумеется!
– Да ты что? – удивился непризнанный кумир Косыгина. – А я был уверен, что он параноик. Может, тогда тебе и стоит на банкет сходить. Хоть поглядишь, как там наша верхушка пировала.
– Я тогда к тебе завтра часов в семь приду. Ладно? Все свои дела закончу, переоденусь – и вперед.
На этом мы и порешили. В итоге я удалилась, полная надежд на светлое будущее, которое очень скоро придет к нам непонятным итерационным путем.
* * *
На званый сталинский ужин вершительница истории товарищ Санарова собиралась довольно долго. Сначала я хотела сходить в салон, чтобы накрутить на голове какую-нибудь фантазию в стиле ретро, но, поговорив со своей парикмахершей, я поняла, что максимум, на который способно это дитя перестройки, – причесать меня как Марину Ладынину из фильма «Свинарка и пастух». Такой вариант меня совершенно не устраивал, и я решила, что все сделаю сама. Поэтому полдня я провела в маминых алюминиевых бигудях, благодаря которым к вечеру имела легкую головную боль, торжественную прическу 1937 года выпуска и отличное настроение.
Далее я занялась макияжем. Надо сказать, что все последнее время я старалась предельно осторожно пользоваться косметикой, чтобы не шокировать своим видом тонкие чувства нашего будущего генералиссимуса, однако ради своего первого бала я решила накраситься посильнее. Сделав себе великолепные глаза с помощью удлиняющей туши, теней и подводки, я в соответствии с последним писком предвоенной моды увеличила губы и накрасила их вполне приемлемой по цвету помадой. В результате я стала напоминать себе сильно отощавшую Людмилу Целиковскую. И поскольку ее образ меня вполне устраивал, я перешла к заключительному этапу подготовки.
Держа данное Сталину слово, я нарядилась в длинное золотое платье с глубоким вырезом, надела свои разведтуфли и дополнила весь этот наряд накинутым на плечи тонким прозрачным шарфом.
В 18.45 я положила паспорт в клатч, который, по моим расчетам, все должны были принять за обычную театральную сумочку, и позвонила Натанычу.
– Карета уже подана? – спросила я, услышав в трубке его хрипловатый голос.
– А как же! Крысы стали кучерами, мыши – телохранителями, а тараканы – сексотами нэкэвэдэ.
– Тогда иду.
Я выскочила из комнаты и врезалась в сына, который что-то искал на коридорных книжных полках.
– Ой, мам! Ты куда это собралась?
– На банкет.
Я попыталась его обойти, однако он не торопился так просто отпускать меня из дома и загородил проход:
– А с кем?
– Глеб, отстань. Одна иду.
– А кто тебя проводит?
– Проводит… Проводит… Сталин Иосиф Виссарионович меня проводит.
Он хихикнул и, попрощавшись, сказал, чтобы я не забыла взять сотовый.
– Обязательно! Он там мне будет просто необходим…
Быстренько добежав до девятого этажа, я впорхнула в уже открытую дверь.
– Да! – восхищенно встретил меня Натаныч. – И чего ты тратишь время и летаешь в 1937 год? Давай на чуток попозже и прямо к Берии! Он бы уж там с тобой поговорил о сексуальной революции и половом вопросе…
Я постучала ему в грудь сумочкой:
– Надоел ты уже со своим Берией. Он у тебя в каждой бочке затычка. Давай-ка лучше думать, на какое время таймер устанавливать.
– Да… Да… Таки это же вопросик серьезный… – протянул Натаныч и уселся верхом на стул. – Это тебе, знаешь ли, не фунт изюма – испариться с пира на глазах всего Политбюро. Здесь надо все хорошенечко обмозговать…
– Ну сколько это все там у него обычно длилось? – стала рассуждать я. – Часика три? Четыре?
– Четыре? – расхохотался Натаныч. – А до утра не хочешь?
– Да ну… А когда ж они работали-то?
В ответ сын реабилитированных врагов народа сел на любимого конька:
– А они не работали! За них твой народ любимый вкалывал! Строил-таки твое гармоничное во всех отношениях общество на Беломорканале, Угличской ГЭС и прочих великих объектах ГУЛАГа!
– Так… Начинается… Уже мы вроде обо всем с тобой договорились. Разработали план. Поняли, что искореним недостатки строя!
