Ощущая себя вконец несчастной, я сделала глоток своего любимого эфиопского кофе, тяжело вздохнула и вдруг увидела в дверном проеме Глеба, лицо которого выражало острое недовольство.
– Мам! Ты что, закрутила с Натанычем? – спросил он и, налив себе чай, уселся с другой стороны стола.
– Ты с ума сошел! – Я не могла не рассмеяться. – С Натанычем? Да как тебе такое на ум пришло? Нет, что ты!
В ответ сын решил поразить меня набором улик:
– Сначала ты несколько дней безвылазно сидела у него дома. Потом ты якобы ушла на банкет, а вернулась не в платье, а в Натанычевых портках и рубашке. А теперь ты уходишь к нему на всю ночь и возвращаешься с пучком роз! – Он зло посмотрел в сторону растопырившегося букета.
Я вздохнула. Бороться с его ревностью было бесполезно. Это я поняла еще в те далекие времена, когда ему только-только исполнилось семь лет. Надо было срочно выдумать хоть сколько-то правдоподобную историю.
– Глеб… Ты же знаешь, что Натаныч – мой давний друг. Сейчас он заковырялся с одной программой, которая написана на английском. Он иностранного не знает вообще… Поэтому я ему помогаю. Ну не бросать же мне его в беде, в самом-то деле!
– А куда тогда делось платье? И этот куст… Его тебе Натаныч что ли подарил? Никогда в это не поверю. – Он забрал мой бутерброд, видимо решив наложить на меня контрибуцию за плохое поведение.
Мне же пришлось безбожно врать:
– Платье вот, – показала я на бумажный сверток. – В конце ужина я пролила на него коктейль и, расстроенная, поехала домой, но по дороге встретила Натаныча, которого прихватил сердечный приступ прямо в подъезде. Мне пришлось тащить его до квартиры и вызывать скорую. Машина долго не приезжала, мне было липко и мокро в промоченном коктейлем платье, поэтому я переоделась в первое, что подвернулось под руку. Врачи попросили меня на некоторое время остаться. А сегодня я увлеклась, припозднилась, зато перевела довольно большой кусок его программы. И вот в благодарность за спасение и помощь в работе он преподнес мне розы, которые ты, кстати сказать, зря называешь кустом.
– Понятно… – скептически буркнул Глеб. – Пойду-ка я посплю еще пару часиков.
– А ты что в институт не идешь? – закудахтала я.
Он скептически покачал головой:
– Мам, летние каникулы начались. Я вчера последний экзамен сдал.
Оказывается, я совершенно забыла, что у него была сессия! Какой ужас! Мучимая совестью, я прибралась на кухне и решила посадить себя на несколько дней под замок. Помимо всевозможных мелочей, накопившихся за время моих путешествий, надо мной висел перевод толстенного каталога, который вчера днем мне прислал заказчик, намекнув при этом, что все надо сделать в кратчайший срок.
Я пошла в комнату, включила компьютер и села за работу, тщетно пытаясь не думать о пламенных объятиях товарища Джугашвили.
* * *
Ближе к полуночи, когда я уже в пижаме сидела на кухне и заедала тоску плиткой молочного шоколада, позвонил Натаныч.
– И таки что? – спросил он голосом, жаждущим откровений. – Цветок стоит и чахнет. От тебя весь день ни слуху ни духу. Я страдаю перфекционизмом и в сотый раз переписываю итерационную программу переделки мира. Такое положение дел, знаешь ли, начинает беспокоить.
Меня так и подмывало сказать ему, что сейчас я оденусь и прибегу, чтобы сломя голову лететь в 1937 год. Но я держала себя в руках и придумывала разные отговорки:
– Ох… Меня в сон клонит… Я вообще-то уже в кровати лежу…
– Да? – захихикал он. – А спать-то еще рановато. Давай-ка напяливай хоть что-то приличное и айда ко мне. Поболтаем.
Быстро запихнув в рот остаток шоколадки, я в темпе натянула джинсы, ковбойку и, надев на босу ногу кроссовки, помчалась наверх.
– Ой, Натаныч! Даже не знаю, как быть… Как быть… – стала я громко сетовать на судьбину. – И на кой я все это затеяла?.. Летела бы Николаю Второму и занималась там сельхозреформами… Или бы к Троцкому твоему пошла, чтобы выяснить, для чего ему красный террор понадобился… А тут… А тут…
– Да, подруга… Развезло тебя, я смотрю… Ну Иосиф Виссарионыч, ну мужик! Такую женщину до депрессняка довел! – Он сочувственно сунул мне под нос тарелку с печеньем. – Расскажи хоть, на чем вы там с ним сговорились.
Я заныла:
– Он сказал, чтобы я в четыре пришла. Вроде как поговорить о чем-то хочет. А я… А я…
– Понял. А ты, как Алеша Птицын, характер вырабатываешь, – хихикнул Натаныч, вспомнив древний кинофильм. – Ну, ну… Пострадай еще денек. От разлуки, знаешь ли, женские чувства прямо-таки пионерским костром разгораются.
Похрустев печенюшкой, я немного успокоилась и спросила:
– А что ты там переписываешь и переписываешь? Ты же говорил, что все готово.
– Понимаешь… – Он стал по своему обыкновению манерно жестикулировать. – Если временную программу, с помощью которой ты летаешь в прошлое, можно было многократно тестировать, ну, к примеру, запуская каких-нибудь хомячков к Иоанну Грозному или шляясь по Москве в обнимку с Айседорой Дункан… То корректную работу итерационной программы проверить практически невозможно.
– Почему?
– Потому что для постановки мало-мальски серьезного эксперимента надо сначала рвануть в прошлое, потом что-то там сильно сдвинуть, а после этого с риском для всего человечества долбануть по кнопке и превратить фантазию в реальность. И ты думаешь, что я могу себе это позволить? – с чувством спросил он.
– Ты ученый, дорогой мой друг, – сказала я, похлопав его по острому плечу. – А значит, без экспериментов мы не обойдемся. Ладненько, пойду-ка я лучше спать. А то мне совсем тошно. И кстати, я так и не поняла, почему ты переживаешь. Слетал бы в какой-нибудь 1968 год, посадил у нас во дворе деревце да и посмотрел, появится оно напротив наших окон с утра пораньше или нет…
Он покачал головой:
– Иди действительно поспи. А я тебе в другой раз объясню, почему деревце твое, полвека назад посаженное, никогда, понимаешь, просто никогда, ни при каких обстоятельствах не появится под окном завтра.
В ответ я махнула на него рукой и ушла, погруженная в свои душевные томления.
* * *
Двое суток я переводила проклятущий каталог про окончательно доставшее меня производство пакетированных соков. Потом полдня помогала Глебу собирать чемодан, так как он ни с того ни с сего купил себе и Маше горящие путевки в какую-то дикую страну безвизового въезда и спешно готовился к отлету. А вечером после аэропорта я вернулась домой и села за стол, уставившись в экран ноутбука.
Как, как мне уговорить его проникнуться моими идеями и начать думать над созданием идеального государства? Я стала прыгать с одного сайта на другой, по диагонали читая описания всяких исторических событий, потом в сотый раз изучила биографию Сталина, ознакомилась с мнением о нем официальных лиц, проштудировала ошеломляющие данные соцопросов и в итоге пришла к выводу, что во всем этом гораздо больше идеологических штампов, чем правды. Никакого решения у меня в голове не было. И я поняла, что хочу только одного – остаться с ним наедине и послать куда подальше все эти исследовательские догадки и сомнительные документы.
