Я врезалась в мужчину, который поддержал меня широкой ладонью, прежде чем отступить. От напряжения мои щеки пылали угрожающе-алым, и я отвела взгляд от его высокой фигуры и сшитого на заказ костюма, почти уверенная, что еще секунда – и моя маска упадет.
Игнорируя собственное раздражение на них, я нажала кнопку шестнадцатого этажа, задев руку женщины.
От моего прикосновения она отшатнулась так далеко, как только могла, ее посеребренная маска съехала от резкого движения. Ее высокая, стройная фигура казалась еще стройнее в платье с такими же серебряными блестками, как и маска.
Тогда как я выглядела, как последствия торнадо четвертого уровня опасности. Водка залила левую половину моего платья. Иссиня-черные волосы разметались во всех направлениях. Разноцветные глаза были обрамлены растекшейся тушью и подводкой для глаз, напоминая престарелого енота.
Я хотела расцеловать свою маску за то, что она прятала большую часть потекшего макияжа, но на всякий случай опустила голову. Я не хотела, чтобы меня узнал кто-нибудь из старых папиных деловых партнеров, и перспектива показаться кому-нибудь на глаза в таком виде нервировала меня.
По груди расползлось ноющее беспокойство, нечто, природу чего я не могла определить, хотя и должна была бы. Стена искушала меня. Хотелось прислониться к ней лбом, зарыться лицом в бархатную обивку цвета металлик и спрятаться, пока невидимые иглы не прекратят колоть мое тело.
Я еще сильнее склонила голову и отвернулась. Вынув телефон, набрала пару сообщений Бену, лишь бы занять себя чем-то.
Дурга: Знаешь, какая смерть была бы ужасна? В комнате, полной незнакомцев.
Дурга: Или еще хуже – в комнате, полной людей, которых ты ненавидишь.
Я ждала, затаив дыхание. Кружок с его именем оставался красным, означая, что он либо отложил телефон, либо вышел из приложения. Я подавила вздох, но отключила всплывающие уведомления на тот случай, если оповещение придет во время работы и кто-нибудь поймет, что я из Истриджа.
Пальцы продолжали набирать бессмысленные сообщения в «заметках», так у меня был повод не поднимать головы и не бояться быть узнанной.
Свет мигнул. Я скрестила пальцы ног в кедах, скрытых моим платьем, и прочитала короткую молитву высшим силам, прося о том, чтобы электричество не отключилось и я не застряла в лифте с этими двоими.
Лифт содрогнулся от следующего раската грома. Мой тонкий серебристый бейдж упал на пол. Я забыла, что отцепила его. Я наклонилась, чтобы поднять его, одновременно с мужчиной. Он прикоснулся к нему первым, подняв с такой деликатной осторожностью, которой я вовсе не ожидала.
Я протянула руку за бейджем, но мужчина не отдал его. Его большой палец прошелся по моему имени, выгравированному на крошечном серебристом прямоугольнике. Он выпрямился резким, отрывистым движением. Бейдж остался зажат в его кулаке так крепко, что побелели костяшки пальцев. Не будь бейдж металлическим, он бы раздавил его.
Я не поднимала взгляда, разрываясь между желанием посмотреть на него, потребовав вернуть бейджик, и отвернуться к стене, забыв о его существовании.
«Что, черт возьми, происходит?»
Я выпрямилась вслед за ним, сбитая с толку и слишком уставшая, чтобы делать какие-то выводы. Он нажал кнопку следующего этажа – семнадцатого.
Двери открылись практически мгновенно. Я боковым зрением взглянула на его подругу.
Девушка стояла, окаменев, челюсть у нее отвисла. Нахмуренные брови опустились под маску.
– Что?
– На эти выходные мы закончили. – Резкий тон показался знакомым. Я хотела вслушаться в него, но это было причиной не делать этого. Я не хотела быть узнанной, будучи запертой в тесной коробке.
– Подожди лифт и вернись в вестибюль. Я оплачу такси.
Когда лифт зазвенел, она вцепилась в его руку.
– Но я думала…
– Я тебе плачу не за это. – Он шагнул назад, освобождаясь от ее хватки. Я отказывалась смотреть ему в лицо. – Твой вылет запланирован на восемь утра.
Через шесть часов.
Я едва не поморщилась из сочувствия к бедной девушке, но мне не следовало совать нос в чужие дела, мне следовало держать голову ниже, а мой чертов бейдж все еще был в пальцах незнакомца. Плюс, будь ее воля, дверцы лифта закрылись бы прямо у меня перед носом.
Она опустила голову и, больше не возражая, вышла из лифта.
Он был засранцем.
Со всей очевидностью.
Но это была не моя проблема.
Нет.
Я просто хотела вернуть свой бейдж.
– Могу я забрать свой бейдж? – Я поежилась от неловкости, повисшей в воздухе.
Я уже встречалась с такими людьми раньше. Мне не нужно было смотреть ему в лицо, чтобы узнать типаж: классически красив со всеми деньгами и властью мира. Мужчина, который мог играть людьми, как ему заблагорассудится. Человек, похожий на моего отца.
Я любила своего отца, но мне не нравился тот, кем он оказался. «Обязательная любовь», сказала мама, когда я попыталась объяснить ей свою душевную боль. Это казалось неподходящим описанием.
Мужчина покрутил металлическую пластинку в ладони и прошептал голосом, таким же глубоким и богатым, как его костюм от «Уэстменкотт»:
– Эмери.
Мое имя прозвучало так, будто он уже произносил его раньше. Оно говорило о привычке, насторожившей меня, и я молилась всем богам, чтобы он не узнал меня по имени.
Люди обливали грязью имя не только моего отца. За последние четыре года мы с матерью получили достаточно душевных ран, но, полагаю, по сравнению с ней я еще легко отделалась. Она отказалась покидать Истридж.
Никто не хотел видеть нас там.
– Посмотри на меня, – потребовал он, шокировав меня.
Я отказалась. Это выглядело как трусость, а я никогда раньше не была трусихой. Я критиковала своего отца, но не могла сделать того же по отношению к себе.
Человек, которым я стала после «Уинтропского скандала», никогда бы не завоевал моего уважения. То бесстрашный до безрассудства, готовый на авантюру, несмотря на последствия. То бесхребетный, жертва и палач одновременно. Медведь, сломленный одним капканом: некогда могучий, но теперь павший.
Некогда тигр. А теперь щенок.
Если не считать жертв моего отца, это, вероятно, была самая большая трагедия произошедшего. Я потеряла отца, но я также потеряла и себя. Не окончательно, но достаточно для того, чтобы я больше не могла гордиться собой.
Мужчина вложил бейдж в мою ладонь и сжал мои пальцы на нем. Жест был невинным, но для незнакомца казался слишком интимным. Разряд пробежал от кончиков моих пальцев к сердцу, пронизывая меня так, что я тяжело задышала.
Что за чертовщина происходит?
