Ее надежды.
Ее мечты.
Ее будущее в моих руках.
У меня вставал при одной мысли о возмездии.
Под ее ногами отключился мой телефон.
Мертвый.
Еще одна жертва Уинтропов.
В ее голосе звучал гнев. Я позволил ей насладиться этим. Мое сердце забилось чаще от осознания того, что, возможно, я потерял вместе с телефоном и последние фото отца. Вечеринка по случаю его дня рождения. Ма организовала пикник, поскольку не могла позволить себе большего, и это был последний раз, когда я улыбался. По-настоящему улыбался.
Пальцы зудели схватить телефон и попробовать реанимировать его, но я ничего не мог сделать, пока мы застряли тут.
– У тебя есть фамилия, Эмери? – Я произнес ее имя, наслаждаясь тем, как она оцепенела.
Ее бравада испарилась. Она попятилась от меня.
– Кто спрашивает?
– Обеспокоенный гость, желающий пожаловаться на дурно воспитанного работника, – солгал я.
Она забилась в угол, избавив меня от запаха водки. От себя.
– Не стоит беспокоиться. Я работаю в столовой, завтра нас тут уже не будет.
Головоломка сложилась. Бейдж. Тонкая пластинка. «Прескотт отель» нанимал моделей обслуживать гостей на мероприятиях. Обычно тех, кто не сумел сделать себе имя и нуждался в деньгах.
Эмери так же нуждалась в деньгах, как я – в члене побольше. И то и другое было бы лишним.
Молчание длилось до тех пор, пока она не шевельнулась, вновь переступив по полу.
– Клаустрофобия? – Я мог бы скрыть веселье в голосе. Я не стал.
– Не совсем. Просто чувствую себя плохо в замкнутом пространстве.
– Это и есть клаустрофобия.
Ничего подобного у нее не было, когда мы общались. Я получал удовольствие от ее приобретенных страхов, осязаемых доказательств того, что справедливость все же существует. И это не судебная система. Вина и доказательства живут отдельно, редко пересекаясь.
Таким образом, ее багаж меня радовал.
Закуска к главному блюду.
– Я знаю, что такое клаустрофобия, – огрызнулась она, – у меня ее нет. – Она села в своем углу, вытянув ноги. Они задели мои конверсы, и она прижала их обратно к груди, как будто ужаленная.
Я позволил воцариться молчанию. Сев, я сжал в ладони свой разбитый телефон и ощупывал его по краям. Определенно разбит, крошечные осколки стекла впились в ладони.
Надеюсь, замена требуется только экрану.
Через час Эмери сдалась, качая головой, вероятно, чтобы не заснуть.
– Как тебя зовут?
– Этого мы делать не станем, – мой резкий тон говорил о решимости, о том, что я не поддамся ее жалким попыткам.
– Делать что? Представляться друг другу?
– Разговаривать.
– Какой ты… – Она одернула платье, поправляя топ, и я подумал, что она, должно быть, уже привыкла к темноте, но недостаточно, чтобы различить мое лицо. – Не удивительно, что ты нанял на вечер девушку из эскорт-услуг.
– Что я делаю со своими деньгами и кому отдаю свое время – не твое дело, Эмери, – в каждый слог ее имени я вложил насмешку над ней.
«Я знаю, кто ты. А ты знаешь, кто я?» Она придвинулась ближе ко мне, ее голос звучал так, будто она уже окончательно проснулась.
– Вы, люди, все одинаковы, – она говорила, задыхаясь. Она злилась на меня, и я понял, что мое первое суждение было верным: ей нужны были кардиотренировки.
– Вы, люди? – Я провоцировал, потому что не было ничего лучше, чем застрять в лифте с Эмери Уинтроп и смотреть, как она выходит из себя.
– Богачи. – Она протянула это так, будто слово вызывало у нее отвращение. – Люди вроде Нэша Прескотта. Люди вроде тебя.
Я едва не фыркнул от иронии ситуации. Но я усмехнулся, будто сама идея была смехотворна. И она была. Она хоть иногда смотрится в зеркало?
– Будь осторожнее, – поддразнил я. – Ты меня не знаешь.
– Или что?
«Или будешь выглядеть дурой. Хотя уже поздно».
– Ты безрассудна, – заметил я, игнорируя ее вопрос.
Начав новый спор, она придвинулась ближе. Вечно она встревает в драки.
– Безрассудно нанять девушку из эскорта, а потом лечиться у венеролога.
– Не то чтобы это тебя касалось, но я не сплю с ними. Даже когда они раздвигают ноги, погружая пальцы по самую ладонь глубоко внутрь своих кисок, и умоляют, чтобы я дал им кончить, я не сплю с ними.
Я нанимал девушек из эскорта, потому что работал в мире, который требовал приводить пару на корпоративные мероприятия, а у меня никогда не было ни времени, ни намерения отбиваться от кандидаток в «истриджские домохозяйки», которые видели во мне не более чем билет в привилегированную жизнь.
Резкий вдох встретил мои слова, но она быстро оправилась – никогда не отступала.
– Оставляешь женщин неудовлетворенными. Укладывается в типаж.
– Какой?
– Богачей, которых заботит только их капитал. Я встречала сотни таких как ты. У них нет способностей, которые они могли бы назвать своими, только деньги на банковских счетах. А когда их деньги кончаются, что от них остается? Мужчина, не способный удовлетворить женщину, которой платил за удовлетворение.
– Во-первых, ты объективируешь этих женщин. Какая солидарность, – сказал я с издевкой. – Во-вторых, сопровождение – это просто средство достижения цели. Эти девушки для свиданий, не для секса, и я хорошо оплачиваю их потраченное время.
Ее язвительный смех перешел в резкий вскрик. Руки метнулись к макушке. На секунду я позволил чувству вины поглотить меня, потому что, может быть, она не была так пьяна, как мне казалось. Может быть, она действительно ударилась.
Я никогда не был добр к людям. Ма говорила, что я вырос, ненавидя мир, потому что видел, каков он есть, а не каким он мог бы быть. Но… Я также никогда не был настолько засранцем, чтобы смотреть, как кто-то страдает, и не предложить помощь.
Папа бы вышел из себя, будь он тут. Осознание этого поселилось внутри, оставив уродливые отметины на груди, но я не стал ничего менять. Я поднял взгляд к потолку, осторожно, двигая лишь глазами, понимая, что Эмери, вероятно, уже видит меня, пусть и не совсем хорошо.
«Чего ты от меня ожидаешь, пап?»
Я мог представить его перед собой, четче, чем когда-либо с момента его смерти. Его густые брови нахмурились, гусиные лапки собрались в уголках глаз. Загар, появившийся на коже после многих лет работы на солнце без солнцезащитного крема, потому что нет ничего лучше, чем чувствовать тепло обнаженной кожей. Он открыл рот, а я подался вперед, чтобы уловить его слова, и, когда они почти сорвались с губ, Эмери заговорила, разрушив наваждение.
