– Как насчет «никакого анала и никаких детей»? – предложил я, возвращаясь к своему грандиозному списку дел. – Вин-вин. Ему не придется подтирать детские задницы, а тебе – принимать что бы то ни было в свою.
– Ты так говоришь потому, что не хочешь отпускать меня в декрет.
Ты глава целого отдела, – я открыл папку на своем ноуте, открыл файл с досье на Мэри-Кейт, – если подумать, так же, как и Мэри-Кейт. – Я выругался, читая. – Год в декрете? Вы, мать вашу, серьезно?
Стандартный декрет в штатах варьировался от нуля до двенадцати неоплаченных недель. Оплаченных для резидентов Калифорнии, Род-Айленда или Нью-Джерси, но к нам это не относилось, так какого черта?
– Ты поручил мне составить договоры для сотрудников компании. Что я и сделала. – Она опустила подбородок на костяшки пальцев, выглядя чертовски самодовольно, так, будто не сообщила мне только что, что компания переплачивает сотрудникам. – Ты ждешь, что женщины будут рожать детей, возвращаться на работу, а молоко будет протекать сквозь их бюстгальтеры для кормящих матерей?
– Я знал, что стоит нанять Эрла Хейвуда. – Я проглотил улыбку, зная, что ее выбесит одно упоминание Эрла.
– У Эрла Хейвуда пивной живот, потому что он пьет на работе, – она передразнила его постоянное пьяное покачивание, – кроме того, его зовут Эрл. Хей. Вуд. Наймешь его и будешь наблюдать, как рушится твоя компания.
– Эм. – Шантилья подняла руку и слегка помахала ею, словно дошкольник, которому нужно в туалет. – Я уже могу открыть уши?
– Нет, – с казал я одновременно с Делайлой, которая сказала да.
Шантилья опустила руки и чуть потрясла ими, как будто держать их прижатыми к ушам было больно.
– Так… я могу нанять кого-то еще?
Прежде чем обернуться к Шантилье, Делайла выгнула бровь в мою сторону.
– Нет нужды. Мистер Прескотт согласился более активно участвовать в проекте.
Я должен был сказать нет.
Я должен был нанять кого-то еще.
Я не сделал этого.
Вместо этого я кивнул, потому что Эмери работала в отделе дизайна и мне нужно было узнать местонахождение Гидеона, даже если бы пришлось вырвать его из ее непослушных пальцев. Кроме того, я хотел, чтобы она была несчастна, а ничто не делало ее более несчастной, чем мое присутствие.
– Увидимся завтра рано утром, Хасмофил.
Глава 24
Нэш
В кафе напротив отеля подавали курицу и клецки, напоминавшие мне те, которые готовила мама. Поэтому, хоть я и предпочитал чистые артерии в семь утра, я потакал себе из сентиментальности.
Папа тоже любил курицу и клецки. Мы готовили их на все праздники, а на его день рождения их подавали на завтрак, обед и ужин. Эти не шли ни в какое сравнение с мамиными, но клецки были вылеплены в той же форме, и, прищурившись, я, вероятно, смог бы убедить себя в том, что они мамины. Добавьте немного галлюциногенов, и я буду драться с отцом за остатки.
Я сидел в кафе за столиком у ближайшего окна, мой взгляд был прикован к тому, что творилось на противоположной стороне улицы. Прислонившись к одному из красных кленов у входа в отель, Бренд он Ву дважды взглянул на часы, прежде чем вынуть телефон и набрать номер.
Он был одет в костюм, сшитый по фигуре, но вискоза и полиэстер кричали: «Я живу на государственную зарплату! Пожалуйста, не проси меня платить на этом свидании». Его замшевые мокасины дважды переступили по тротуару. Он постукивал пальцами по бедру.
Я стал есть медленнее, как только засек его полчаса назад. Официантка принесла еду, и я мог бы оставить большие чаевые и выйти через заднюю дверь, но я наслаждался, наблюдая, как Брендон ждет.
Терпение у него было, как у собаки, желающей помочиться. Его большой и указательный пальцы дергались, как будто он бросал окурок на землю. Свободной рукой он тронул за ухом, но ничего там не нашел, похлопал по заднему и передним карманам брюк.
Так же пусто.
Сделал несколько шагов, вынул свой телефон и начал кричать на бедолагу на другом конце провода. Я, естественно, ничего не мог расслышать со своего места, а чтение по губам было мифом, придуманным для телешоу, так что я безучастно наблюдал, как Брендон окончил разговор и прекратил метаться.
Он пялился на что-то.
Я проследил за его взглядом вплоть до Эмери. Она была одета в то же черное расстегнутое худи и пару огромных треников. Нечто, напоминающее шнурок, пожеванный Роско, поддерживало штаны на ее талии, но она все равно поправляла их через каждые десять шагов.
Она была так прекрасна, что вызывала у меня отвращение. Тип красоты, которую ничто не могло скрыть. Ни саркастические футболки, бессмысленные для всех, кроме нее, ни дерьмо из магазина «Все по доллару», которое она называла косметикой в те дни, когда не заботилась о макияже. Ни огромные треники, которые ей приходилось подтягивать каждые десять секунд.
Просто. Мать его. Красава.
Точ к а.
Конец предложения.
Делайла часами сидела в салоне, совершенствуя свой балаяж, чтобы он выглядел естественно. У Вирджинии все еще оставались шрамы от бразильской подтяжки ягодиц, которой, как она клялась, никогда не было, даже после того, как она вернулась с новой задницей, фигурой в форме скрипки и заявлением, будто она месяц болела мононуклеозом. Шантилья покрывала себя косметикой, короткими платьями и требовавшим внимания отчаянием.
Тогда как Эмери было плевать.
Ей просто было плевать.
Это казалось бессмысленным, ведь она специализировалась на дизайне одежды. Она выросла в мире, который твердил ей, что внешность имеет значение, и специализировалась в том, что подкрепляло эту идею, но у нее не было никакого желания поддаваться ожиданиям общественности.
Такая естественная.
Такая свежая.
Такая порочная, напомнил я себе.
Капюшон худи был накинут на ее голову, но я знал, что это Эмери, потому что на футболке было написано «Неведомый», на этот раз шрифтом без засечек во всю ширину груди. Груди, на которую я смотрел пару дней назад.
Таких задорных грудей, умоляющих меня шлепнуть их и посмотреть, как они запрыгают.
«Ей двадцать два. Не поддавайся, придурок».
Я поддался.
Вытащив из внутреннего кармана телефон, я набрал «неведомый».
Прилагательное.
Незнакомый, неизвестный, таинственный и непонятный.
Она была такой же неведомой, как я – радужным единорогом (для протокола: я прекрасно понимал, что обманываю себя. Я знал, что хочу Эмери, но, учитывая, что она была Уинтроп и ей было двадцать два года, мой член вполне мог обойтись и без нее).
Когда я снова поднял взгляд, Эмери вынула из своей сумки пальто. С множеством карманов, которое выглядело скорее практично, чем модно. У него был хлопчатобумажный капюшон, выглядывающий из плотной шерсти.
