Он попытался выпустить дым кольцом, но, как обычно, ничего не получилось: он так и не смог научиться этому, хотя очень старался. Иногда он удерживал во рту немного дыма, чтобы тот стал гуще, иногда складывал губы кольцом, с языком в центре; во втором упражнении был легкий оттенок эротики. Когда изо рта вырвалась обычная бесформенная масса, Фрейд воткнул сигару в середину этого голубоватого облачка. Но это не подействовало, хотя иногда самообман смягчает боль поражения. В этот момент ему пришло на ум, что, когда он повторяет себе, что его профессия – медицина, а не расследование, это тоже можно истолковать как обман – желание убедить себя с помощью навязанной логики.
Фрейд щелкнул языком о нёбо и снял очки. На самом деле существует возможность, что у него как раз было подавленное первыми неудачами желание вести расследование, как его любимый Шерлок Холмс, а сейчас его рациональное сознание со своим противоположным импульсом подсовывает ему полную чушь. В первую очередь он должен проанализировать себя самого, безжалостно и хладнокровно. Иначе он будет обречен на неудачу с другими. Понять себя – необходимое условие, чтобы понять других.
Чёрт возьми! На самом деле он продолжает это нелепое расследование не ради денег – по крайней мере, не только ради них. Нет, несмотря на все меры предосторожности, связанные с расследованием, он должен признать, что в глубине души забавляется тем, что происходит. Его, еврея и атеиста, вызвал папа, глава католической церкви, и поручил ему исследовать души кардиналов, чтобы проверить какое-то неясное предположение – искать смертный грех, связь с самоубийством, или какую-то склонность, за которой может стоять, как обычно бывает, подавленная сексуальность.
Последний вариант очень вероятен для мужчины, которого вынуждают быть целомудренным. Вероятен независимо от того, сколько мужчине лет – около сорока, как де Молине-и-Ортеге, около шестидесяти, как Рамполле, или около восьмидесяти, как Орелье.
Фрейд хлопнул в ладоши, и пепел сигары упал на отвороты его пиджака. Через несколько секунд, словно вызванная хлопком, чтобы почистить пиджак, в дверь постучала горничная Мария.
Погруженный в свои мысли, Зигмунд Фрейд мгновенно вскочил на ноги. Так его научили в детстве, в колледже Шперль. Этот условный рефлекс был очень стойким и не угасал, несмотря на старания Зигмунда. От перепада давления у него слегка закружилась голова, и он с трудом смог сфокусировать взгляд на стрелках часов, когда с тревогой посмотрел на них, думая, что уже настало время встречи с Рамполлой. Прежде чем надеть очки, он успел разглядеть, что к нему вошли две женщины и ни на одной из них не было кардинальской одежды.
– Извините за беспокойство, доктор, я хотела бы представить вам свою дочь.
Услышав голос Марии, ученый глубоко вздохнул; ему даже показалось, что его грудь расправилась. Но спутница Марии со своими черными кудряшками не выглядела как ее дочь, и он подумал, что неверно понял Марию.
– Моя дочь Крочифиса, – повторила Мария, подталкивая девушку к Фрейду.
– Крочифиса? Распятая? В каком смысле? – произнес он в ответ.
Может быть, его итальянский не так идеален, как он думал, или Мария, женщина из народа, применяла слова неправильно.
– Это ее имя, – объяснила Мария. – в честь распятого Господа.
– Ach du Lieber Himmel! – воскликнул Фрейд и тут же перевел на итальянский: – Святое Небо! Как получилось, что ребенку дали такое имя?
– Так звали маму ее отца, – прошептала, словно оправдываясь, Мария.
– Глупое имя злой женщины, – заявила Крочифиса и скрестила руки на груди. – Ты видела? Это говорит и доктор, который тебе так нравится.
Мария прикусила губу, чтобы не дать дочери пощечину, и сумела овладеть собой. Но не покраснеть она не смогла, и, когда горячая кровь прилила к ее щекам, стало еще хуже: Фрейд заметил это, снял очки и, опустив голову, стал протирать их стекла.
– Извините, я не хотел обидеть ни вас, ни вашу дочь. Но я полагаю, что обычай давать внукам имена дедушек, а внучкам имена бабушек иногда разрушает будущее тех, кто так назван. Имя может вызвать желание быть противоположностью деду или бабке, а не взять их в пример.
– Моя бабушка была пьяницей, а в молодости – проституткой, – сказала Крочифиса.
– Крочифиса! Я запрещаю тебе… – прикрикнула на нее Мария.
– Ты сама прекрасно знаешь, что это так, – прервала ее дочь. – Ты сама сказала мне об этом, и ведь мой отец носил фамилию бабушки потому, что не знал своего отца.
Девушка слегка поклонилась Фрейду и стала рассматривать изображения святых на стенах, вытягивая шею, чтобы лучше разглядеть некоторые мрачные подробности черепов, ран и пыток. Мария, опустив глаза, терла ладони, чтобы убрать с них пот. Не так она представляла себе эту встречу. Она хотела гордо представить дочь доктору, а он все испортил своим замечанием, которое вызвало реакцию Крочифисы. Он тоже, как все другие, надменный и высокомерный, тоже готов осуждать тех, кто ниже. Слезы подступили у нее к глазам, но удовольствия увидеть их она ему не доставит – ни в коем случае! А когда Фрейд положил свою ладонь на ее прижатые к животу ладони, Мария окаменела еще сильнее. Она не должна позволить себе дотронуться до доктора!
– Я действительно должен извиниться перед вами, Мария.
До сих пор голос Фрейда казался ей приятным, но грубоватым – может быть, из-за резкого акцента. Теперь он был ниже, чем обычно. Долетев до ее ушей, этот голос скользнул внутрь ее и заставил ее задрожать.
– Ваша дочь очень красива, – продолжал Фрейд, – и это меня не удивляет, потому что она очень похожа на мать.
Девушка была изящно сложена, но в ее лице не было ничего общего с нежными чертами лица Марии. Через мгновение Фрейд убрал руку, словно обжегся, и пожалел, что произнес эти слова. Пожалел не потому, что они были неправдой, а потому, что они могли усилить смущение Марии, а этого он не хотел ни за что на свете. Он профессор, она служанка – слишком большая разница в общественном положении и роде занятий. «Кретин!» – мысленно выругал себя Фрейд. Будь Мария его пациенткой, он уж точно ни за что не допустил бы такую грубую ошибку.
Мария подняла глаза, мокрые от слез, и сама положила ладонь на ладонь Фрейда. Нет, он не такой, как другие. Он скорее похож на угрюмого ангела, который спустился с небес, чтобы принести немного справедливости и в эти стены. Фрейд благодарно улыбнулся ей вполсилы. Он не знал, куда глядеть. Если бы он был верующим, то не поколебался бы в эту минуту попросить Господа-Адоная своей еврейской юности или какого-нибудь католического святого, чтобы тот помог ему выбраться из этого неловкого положения.
Позже ему пришлось считать случайным совпадением то, что в этот момент явился освободитель. Им оказался Анджело Ронкалли. Молодой послушник постучал в дверь и со своей обычной стремительностью ворвался в комнату. Мария и Зигмунд сразу же разъединили руки.
– Доктор Фрейд, у вас все в порядке? Мария, добрый день, а кто эта симпатичная девушка?
