– Надеюсь, Господь заберет меня отсюда до этого и избавит от такого стыда, – сказал Лев и движением руки велел замолчать сотрапезникам, которые все, кроме Фрейда, вполголоса запротестовали в ответ.
Когда подали ломти арбуза с сахаром и мятой и охлажденный можжевеловый ликер, де Молина заметил, что автомобили во время некоторых гонок достигают бешеной скорости шестьдесят миль в час и опасность таких соревнований должна заставить их организаторов быть осторожнее: смерти задавленных машинами людей уже стали повседневным явлением. Фрейд заметил, что его правая нога начала ритмично двигаться сама собой. Каждый раз, когда он восстанавливал контроль над ней, нервная дрожь начиналась снова, как только его что-нибудь отвлекало.
Обед был на исходе, разговоры – совершенно бесполезными. Фрейд чувствовал себя не рыбой, которую вытащили из воды, а, наоборот, рыбой в аквариуме, на которую смотрят глаза, увеличенные стеклом до гигантских размеров. Смотрят без внимания и почти без интереса. Голоса накладывались один на другой, а он не говорил ни слова, и в его голове начался тот утомительный звон, который он встречал у некоторых своих пациентов и диагностировал как физический симптом психического дискомфорта. В этом случае единственная терапия – разрядка в виде здорового и удовлетворяющего секса.
Поэтому, глядя на черные плащи своих сотрапезников, ученый для развлечения представил себе, что сидит за столом с тремя кокотками, одетыми в длинные вечерние платья, они разговаривают о своих женских проблемах, а за ними наблюдает одетая в белое хозяйка, довольная, что им весело. Он наслаждался ожиданием, потому что хорошо знал, что после обеда все трое, вероятно, займутся им. Рожденные фантазией образы, которые мелькали перед его мысленным взглядом, были так похожи на реальность, что улыбающееся лицо де Молины наложилось на лицо Марии. Фрейд ответил на эту улыбку, хотя совершенно не представлял себе, что сказал ему молодой кардинал. По крайней мере, правая нога перестала дрожать.
Пока три прелата, расслабившиеся благодаря можжевеловому ликеру, обменивались новостями и замечаниями по поводу нового изобретения американцев – летней печи, которая способна охлаждать комнаты в домах, где жарко, папа слегка постучал серебряной ложечкой по только что опустошенному бокалу из-под вина «Мариани» и, добившись внимания, заговорил:
– Мои дорогие, вы, несомненно, спрашиваете себя, зачем я позвал вас на этот ужин, который не имеет ничего общего с последним ужином нашего Господа.
Тишину, которая возникла после этих слов, нарушил тихий смешок Фрейда, закончившийся кашлем. Лев поблагодарил ученого кивком и пожалел, что остроты с религиозным подтекстом ценят лишь нерелигиозные люди. А папа, глядя на то, что сотворил Бог, убедился, что Господь, наоборот, обладает большим чувством юмора. И второе его убеждение – что Бог больше любит тех людей, которые любят или применяют юмор, и он скоро узнает, так ли это.
– Не имеет потому, – продолжал Лев, – что я, хотя и наместник Иисуса, не считаю себя по-настоящему достойным занимать Его место; к тому же я не верю всерьез, что среди присутствующих здесь есть Иуда Искариот.
При упоминании о предательстве Иуды словно тень легла на лица трех кардиналов, но она быстро исчезла.
– Но в первую очередь, – говорил папа ласково, но твердо, – вы спрашиваете себя, по какой причине я пожелал позвать сюда присутствующего среди нас доктора Фрейда. Скоро я скажу об этом. Пока же хочу поблагодарить вас за то, что вы с христианским смирением повиновались моей просьбе подвергнуться психоанализу, который не противоречит католическому взгляду на мир. Я верно говорю, доктор?
– Психоанализ – наука, – ответил Фрейд. – Поэтому он позволяет путем исследования установить истину, а это не может противоречить никакой религии.
– Вы слышали? Если мы верим в Господа, если доверяем Ему, ничто не может нас испугать. Спасибо, доктор; вы, как всегда, высказались очень ясно.
Если эта похвала была прелюдией к осторожному выталкиванию в окно, ни один иезуит не смог бы привести лучшие доводы. Фрейд начал расслабляться: надо участвовать в игре, делать вид, что эти словесные стычки его не касаются. Он откинулся на спинку стула, скрестил руки и стал рассматривать трех прелатов, которые уже не сводили глаз с папы: теперь они были встревожены больше, чем сам Фрейд.
Жаль, что нельзя зажечь сигару «Рейна Кубана», которая выглядывает из кармана его пиджака, словно любопытный мышонок. Хотя, может быть, для этого случая больше подошла бы «Кулебра Партагас»: она по форме похожа на трех змеек, которые сплелись вместе, как три кардинала. Фрейд никогда ее не пробовал: она вызывала у него чувство, немного похожее на то, которое будил в нем недавний, теперь исчезнувший, образ кардиналов в виде трех элегантных развращенных дам.
– А теперь я перехожу к делу, – вновь заговорил папа. – И буду стараться, чтобы меня верно поняли. Умоляю вас простить меня, если не буду понят: старикам трудно формулировать свои мысли. Недавние прискорбные события омрачили мои последние дни, и я имею в виду не то, что происходило вне этих стен, – не политические интриги и не атеизм, который шагает по миру, подталкиваемый социальными восстаниями. Мои мысли постоянно возвращаются к тем двум молодым людям, которые оборвали свои жизни внутри этого самого святого дворца, выбросившись в одно из наших окон. Мы все виновны в этом.
Папа обвел взглядом своих сотрапезников, одного за другим, и ненадолго задержал взгляд на Фрейде. Доктор нарочно затянулся дымом сигары и сильнее напряг свое внимание. В папской кастрюле что-то варилось, но это был не кусок мяса самого доктора.
– Я имею в виду: виновны в бездействии, – немного повысив голос, продолжал говорить Лев. – Мы виноваты в том, что не сумели это предотвратить. Но если мы каким-то образом… как бы это сказать… допустили эту смерть или, хуже того, стали ее причиной, наша вина была бы еще тяжелее. Сыновья мои, я не хочу уходить из этого мира, чувствуя себя виноватым.
– Ваше святейшество, – запротестовал декан. – Как вы можете быть в этом виноваты?
Лев остановил Орелью, подняв руку так быстро, что в этом жесте проявилась вся его решимость.
– Престол святого Петра сейчас не так чист, как был, когда я занял его, и я виноват в том, что не сделал все возможное, чтобы помешать его загрязнению. Тебя, Орелья, еще до моего избрания на престол считали будущим папой. Тебя, Рамполла, называют будущим папой сейчас. Наш дорогой де Молина нравится многим: он молод, силен и умен, но для участников конклава эти качества будут недостатками; однако действия Святого Духа непостижимы.
– Святой отец, – вмешался Рамполла. – Я внимательно слушаю ваши слова и, безусловно, полностью их одобряю. Однако позволю себе отметить, что присутствие здесь мирянина доктора Фрейда не вполне уместно – пусть он не сердится на меня за это замечание. Есть темы, которые…
– Именно ради этих тем я вызвал его к нам, – прервал его папа. – И по этой причине он присутствует здесь.
– Как желаете, – ответил Рамполла. – Я повинуюсь вашей воле.
