Перед ним стоял Пьер Жирар, который липкой от пота ладонью закрывал ему рот, а другой делал знак молчать.
– Извините, доктор, я должен с вами поговорить.
Фрейд гневно, хотя и с некоторым облегчением, сбросил с лица руку Жирара.
– Вы с ума сошли! Уходите, пока я не позвал на помощь!
– Приношу вам глубочайшее извинение. Вы правы, но, пожалуйста, сначала выслушайте меня. Потом я уйду.
Гвардеец отступил на шаг, а Фрейд в это время пытался успокоиться – откинулся спиной на подушку, взял с тумбочки и зажег остаток «Рейны Кубаны».
– Я знаю, что вы завтра уезжаете.
– Я не думаю, что это будет именно завтра, но очевидно, что я должен уехать как можно скорее; и у меня огромное желание это сделать. Но это мое дело, Жирар; хотя бы это касается только меня. То, о чем меня просили вы, папа, Ронкалли и еще кто-то – не знаю, рогатый или распятый, – я сделал.
– Я это знаю и как раз поэтому здесь, – сказал гвардеец, кусая губы. – Я пришел в знак благодарности. Произошла случайность, но этого пожелал Бог: одна женщина пришла ко мне и спрашивала о вас.
Фрейд не знал в Риме ни одной женщины, кроме той из казино «Маргарита», которая подарила ему, вернее, продала ему за его деньги, несколько минут сладострастия, – и, конечно, Марии. Чертов Юнг! Если у Жирара была она, возможно, придется признать, что он прав насчет предупреждающих снов. Он посмотрел на часы – уже прошло два часа. Это не могла быть она.
– Я оставляю вас вдвоем, – сказал в заключение Жирар, – а сам буду сторожить в коридоре, чтобы никто вам не помешал. Синьора испугана и к тому же боится, что ее узнают.
И прежде чем Фрейд успел произнести имя, Мария вышла из темного угла комнаты. Сердце ученого подпрыгнуло в груди, словно он увидел призрак. Поверх простой и легкой одежды, которая позволяла лишь угадать ее пышные формы, она надела белую накидку, закрывавшую волосы и часть лица. Дверь затворилась, и она открыла лицо.
– Мария! – Фрейд положил сигару в пепельницу и потушил, не переставая смотреть на женщину. – Что ты делаешь здесь в такое время?
Ему показалось, что она нахмурила лоб, и он обозвал себя дураком. Женщина, которая пришла к мужчине среди ночи, уж точно ждала от него не этих слов.
– Я хочу сказать, что это прекраснейший сюрприз. Я ходил в монастырь возле Понте-Ротто, искал там тебя, но мне сказали, что ты уехала вместе с Ронкалли и твоей дочерью.
Я боялся, что больше не увижу тебя и что с вами что-то случилось.
Мария подошла к нему и прижала палец к его губам.
– С нами все в порядке, – сказала она. – Но я хотела увидеться с тобой в последний раз перед твоим отъездом.
Вот он, ее голос, который всегда его ласкал, мягкий, но решительный, как она сама. Может быть, сегодня вечером, в момент прощания, в этом голосе появилась нота грусти. Мария подошла к нему и села на кровать, качая головой. А потом положила ему голову на грудь резким движением, словно упала. Он обнял Марию и на мгновение закрыл глаза, наслаждаясь запахом вербены, который шел от ее кожи.
– Мария… я…
– Нет, не говори сейчас, не говори мне ничего. Дай мне мечтать.
Молча, в полумраке, едва освещенном слабыми лучами света, проникавшего через закрытые ставни, он увидел, как она сняла накидку и ботинки. Потом она повернулась, приглашая его расстегнуть ей пуговицы на блузке. Блузку он узнал: это была та самая, которую Мария считала подарком себе от него, но которая на самом деле предназначалась жене.
Это было целую вечность назад, когда Мария почти не смотрела на него; а сейчас она отдается ему. Юбку она сняла сама, и Фрейд увидел ее в чулках и лифе. Мария, с узкой талией, показалась ему ониксовой вазой, над краем которой поднимается букет лилий. Этот образ словно кричал о желании. Губы раскрылись, и начались поцелуи. Они сразу же стали яростными, ладони начали искать тело. Фрейд сбросил с себя пижаму, почти боясь, что это движение прервет порыв страсти, и лег на женщину голый, а она обхватила его ногами. Его пронзило желание обладать ею. Оно было так сильно, что могло окончиться неудачей, и женщина рукой помогла ему войти в нее. Это легкое решительное прикосновение и жар, начавшийся потом, не давали ему ни о чем думать до тех пор, пока он не взорвался внутри ее, издавая стон за стоном.
Чуть позже он начал вставать. Он обычно делал так после занятий любовью с Минной, которая плохо терпела тяжесть его тела; к тому же он собирался зажечь себе сигару. Но Мария обняла его и почти заставила лежать в прежней позе, а потом стала поглаживать по спине. Эти ласки и чувство такого покоя, какого не мог ему дать и самый нежный табак, убаюкивали его, и ни одна мысль им не мешала. Фрейд погрузился в этот покой и уснул.
Пробуждение от сна было настолько же резким и быстрым, насколько приятным и томным было засыпание. Ладонь Марии, которая взяла его за плечо, не имела ничего общего с той нежной ладонью, которая ласкала его несколько часов назад. А в стороне от них чья-то чужая рука открыла ставни и позволила свету ворваться в комнату. Она принадлежала темной фигуре, которая после этого приблизилась к кровати.
– Доктор Фрейд, я удивляюсь вам!
Ученый сначала узнал этот голос и лишь в следующий момент рассмотрел его обладателя.
– Согласно Григорианскому уложению о наказаниях, – произнес нараспев Хоакин де Молина-и-Ортега, словно читая молитву во славу Бога или кого-то из святых, – блуд в святом месте является тягчайшим преступлением, а Ватикан, несомненно, место святое.
Он сел на стул, который сам же поставил рядом с постелью.
– Возможно, вы этого не знали, но вам должно быть известно правило «незнание закона не освобождает от ответственности». Как ученый, вы тем более должны знать его.
Фрейд бросил взгляд на Марию. Та смотрела в одну точку, куда-то далеко, и ее лицо ничего не выражало.
– Разумеется, знаю, – ответил он, – и беру всю ответственность за случившееся на себя. Синьора, которая находится со мной, полностью невиновна.
– Ох, – у де Молины вырвался легкий смешок, – не верьте в это, доктор, не верьте. Безгрешна только Мария, то есть Дева Мария, а не наша служанка, присутствующая здесь. Я, наоборот, считаю, что этой женщине есть в чем исповедаться.
Мария, прикрывая тело руками, встала с кровати, собрала свои одежду и ботинки и отошла в сторону от мужчин.
– Вы видите ее, доктор? Я недостаточно знаю женщин, но, несмотря на всю вашу ученость, я, возможно, лучше вас понимаю движения, которые происходят в женском сознании, женские расчеты и прежде всего… инстинкт, – добавил он, словно вдохновленный мистической силой.
Фрейд в недоумении слушал его и одновременно краем глаза старался разглядеть движения Марии. А кардинал продолжал говорить:
– Я имею в виду тот материнский инстинкт, который иногда заставляет женщин совершать самые постыдные дела, чтобы защитить своих детенышей. – Он повернул голову к Марии и спросил: – Разве я не прав?
