А как только буря утихла, Сыч сел на волла и отправился в путь. Как он убедился, Дан Старган и его касадоры не только выжили, но и разгромили базу дельтианцев. Причём разгромили так, что спустя два месяца она всё ещё стояла пустой — и только старые останки дельтианцев напоминали о произошедшем. Внутрь выработок Сыч, конечно же, тоже забрался, но не нашёл там ничего интересного.
И самое главное — дальше след вадсомада обрывался. Старган и его шайка ещё некоторое время провели в Тодос Лос Сантос. А после этого собрались и уехали. Куда? Да кто же их знает… Вот и Сыч не знал, а потому принял решение завершить задание. Прямиком от старой шахты Анри Франкони агент Акесекрета отправился в Стеинхольвег…
Ехал Сыч спокойно, не спешил. Бередить раны совсем не хотелось. Пусть он и прожил на свете всего четыре десятка лет, но старость уже подкрадывалась к нему на мягких лапах, медленно и неотвратимо. Ещё три-четыре года — и совершать долгие поездки станет куда тяжелее. А ещё через несколько лет и вовсе начнёт ломить все ранения, что он получил за свою жизнь.
В общем, раз уж Сычу повезло дожить до своего почтенного возраста, то он собирался протянуть и ещё, добравшись всё-таки до кабинетной работы. Конечно, можно было, как отец Иоахим, надёжно укрыться под крылом Матери Церкви, но этот вариант Сычу не нравился. Особого желания посвятить себя Господу он не испытывал, а выдерживать все эти службы за просто так — не хотел. Стоять всё-таки надо, а он и так слишком много ходит…
В общем, Сыч себя берёг — и потому добрался к Стеинхольвегу только к середине мая. Видя, что служба вот-вот начнётся, он не стал её срывать, а просто отправился в ближайший салун за новостями. В зале было пока ещё пусто — люди только подтягивались, чтобы утопить свой вечер в алкоголе. Совмещая приятное с полезным, агент Акесекрета заказал себе плотный ужин и уселся в углу зала, чтобы видеть окна, дверь и барную стойку.
Привычка контролировать всё вокруг давным-давно въелась в Сыча. Не имея возможности следить за обстановкой, опытный агент чувствовал себя неуютно. Впрочем, он вообще не любил людных мест — но по долгу службы неизменно в них оказывался…
Девушка-официантка принесла поднос и выставила перед Сычом заказанные блюда. Тот не стал терять время и активно принялся за еду, поглядывая на зал, где народу всё прибавлялось и прибавлялось. Шум нарастал. Прислушавшись, Сыч сумел выцепить из гула разговоров отдельные фразы, которые ему очень не понравились…
— Точно тебе говорю, пастухи видели!..
— Брешешь! Что им тут делать?!..
— Да говорю же! Фигура такая, как человеческая!..
— …Не я один! Вон, у Гарри спроси!
— Да слеп твой Гарри, как марчельский крот!
— Я, может, и слеп, но не глух! Ну-ка кто тут такой умный?
Как всегда это и бывает, оскорбление переросло в ссору, ссора в драку — и уже через минуту в салуне азартно выяснял отношения десяток мужчин. В какой-то момент бурный водоворот мордобития выплюнул на Сыча старого пастуха, с лысиной на голове и без шляпы. Пастух вылетел из драки задом и хлопнулся пятой точкой на стул, рядом с агентом Акесекрета.
— Прошу прощения! Метен! — пастух потянулся пальцами к потерянной шляпе и тут же обнаружил её отсутствие. — Ах ты ж, пропасть…
Он попытался было подняться, чтобы продолжить бить морды, но Сыч положил руку ему на плечо.
— Метен Гарри, а что вы всё-таки видели? — поинтересовался агент.
— А? — ошарашенный пастух повернулся к Сычу и какое-то время непонимающе смотрел на него: смысл вопроса ещё должен был пробиться сквозь дымку опьянения. — А, да не стоит волноваться, метен!.. Просто видели одинокого хабла, пока гнали стадо!
— Хабла? — удивился Сыч.
— Ей Богу, метен! Крест бы вам дал, да выпил ужо! Но поверьте старику! Это был хабл!..
Пастух попытался встать снова, чтобы присоединиться к веселью, но кружка пива, переместившаяся в его сторону по столу, заставила старика задуматься о том, что в его почтенном возрасте уже не положено бить морды без дела:
— Ваше здоровье, метен! Премного благодарен!
— Метен, а где же это было? — уточнил Сыч, у которого внутри уже всё кричало, как ревун тревоги на пароходе.
— Да вот, считайте, в трёх милях от Стеинхольвега! Вы не верите мне?! — пастух с подозрением уставился на Сыча.
— Вовсе нет, метен! — успокоил его Сыч. — Я вам очень даже верю… Больше, чем все здесь собравшиеся.
Рука агента Акесекрета потянулась к поясу, где висел револьвер. И голос при этом у него был такой мрачный, что бедняга Гарри искренне забеспокоился, что убивать будут сейчас его самого — и даже слегка побледнел.
И тут, пробиваясь сквозь гвалт драки и разговоров в салуне, с улицы донёсся протяжный, полный ужаса визг…
— Очень даже верю… — пробормотал Сыч, взводя курок, и громко заорал. — К оружию, метены! Один виски от меня каждому, кого сегодня не сожрут!
Бывалый агент первым оказался на пороге салуна с револьвером в руках. В сумерках на него, подобрав пышные юбки, бежала визжащая девушка. Судя по высокому вырезу там, где благовоспитанные леди вырезы не делают, и соблазнительно оголённым полушариям груди, стянутым корсетом, бежала она аж от самого борделя на другом конце города.
А прямо за ней, большими скачками, двигалась тёмная фигура хабла, который ещё и довольно порыкивал на бегу.
— Метен!.. Помощь!.. — дыхание у девушки было уже сбито, и призыв получился обрывистым, рваным, но Сыч и не думал увиливать от древней обязанности мужчин по защите женщин.
Вскинув револьвер, агент Акесекрета прицелился, поймал хабла в прыжке — и спустил курок. Пуля пробила тому шею, и абориген споткнулся при приземлении, пропахав уродливым носом песок дороги. Впрочем, упрямства людоеду было не занимать. Он снова попытался подняться, чтобы всё-таки догнать убегающий ужин… И, тем не менее, стремительная кровопотеря способна лишить сил даже такую выносливую тушу, как матёрый хабл.
— Метен!.. Метен!.. Там!.. — девушка повернулась в сторону борделя, и в этот момент со стороны церкви раздался выстрел, больше похожий на пушечный.
— Это что, пушка?! — воскликнул выскочивший на порог молодой пастух с ружьём в руках.
— Эх, молодёжь! Это святой отец проповедь начал среди дикарей! — пояснил ему Гарри, выскочивший следом и тоже держащий ружьё. За ним из кабака вываливались всё новые и новые мужчины.
— Метены! Прошу! Они ворвались в бордель! — взмолилась девушка, успевшая выправить дыхание.
Ответом ей был возмущённый вой пары десятков лужёных глоток. Город Стеинхольвег, особенно его мужское и неженатое население, катились к катастрофе невиданных масштабов!..
Потеря борделя, а заодно и двух десятков весьма полезных дам древнейшей профессии, в Марчелике приравнивалась с пожару в городском амбаре, засухе, наводнению и урагану — причём вместе взятым.
