— Согласна, что утверждать об опознании лишь по руке было бы натяжкой. Если, конечно, та рука не имеет весьма характерных примет. А именно, на мизинце правой руки был хорошо виден шрам от ожога, а чуть выше запястья, там, где руку обычно скрывает рукав, есть родимое пятно. Обвиняемый доставал из кармана брюк платок, которым велел завязать мне рот, чтобы я не смогла кричать. Рукав немного приподнялся, и мне было прекрасно видно то пятно. Обвиняемый стоял, повернувшись этой своей стороной к свету, а его рука находилась совсем рядом с моим лицом, прямо против глаз. Пятно было размером с серебряный гривенник и располагалось вот на этом месте руки.
— Прошу старшину жюри присяжных поверенных подойти к скамье для подсудимых и осмотреть правую руку подсудимого, — потребовал судья, которому перед этим пришлось стучать молотком, чтобы в зале прекратили излишне живое обсуждение моих последних слов. — Что вы видите, господин старшина?
48
— Молодцом! — похвалил меня в перерыве Дмитрий Сергеевич.
Я лишь отмахнулась и тут же спросила:
— Скажите мне, пожалуйста, какие вещи были при себе у Микульского в момент ареста?
— Отчего это вас так интересует?
— Я позже объясню. Вы мне главное скажите, были ли при нем портсигар и часы?
— Были. И все же…
— Помните, я говорила вам, что Микульский задолжал за гостиницу?
— Помню, но я, в свою очередь, говорил вам, что он в тот вечер за нее рассчитался.
— Я как раз об этом.
— Простите, но я не понял?
— У него не было денег? Но после они появились. Откуда?
— Мы об этом его спрашивали, — стал объяснять следователь, все еще не понимая, куда я клоню. — Он ответил, что до последнего оставлял деньги, чтобы уехать из города поездом, но когда окончательно решил посвятить свою жизнь служению Богу, посчитал неправильным начинать ее с обмана и рассчитался за номер полностью.
— А вы проверяли, не приходили на его имя денежные переводы?
— Конечно, проверяли, — тут Дмитрий Сергеевич грустно улыбнулся, полагая, что я пытаюсь уличить полицию в очередном упущении. — Не было переводов. Более того, было при нем два письма, из которых ясно, что он с такой просьбой обращался к старым знакомым, но ему под разными предлогами отказали. Правда, при нем была некоторая сумма, которая не вполне соответствовала объяснениям. Но мы решили, что это деньги, украденные им у убитого месье Жака.
— Я тоже так думаю, — согласилась я. — Но ведь перед этим ограблением он, действительно, был в денежных затруднениях. На самом деле можно добыть деньги еще одним способом. А теперь скажите мне, сколько в нашем городе ломбардов?
— То есть вы хотите сказать, что Микульский заложил пистолет, из которого совершил тройное убийство, в ломбард? В кои веки вам изменяет ваша сообразительность, уж простите меня за бестактность.
Я ничуть не обиделась, лишь постаралась объяснить:
— Вы сами посудите: предположим, что револьвер не был выброшен сразу? Более того, нам известно почти достоверно, что его удалось благополучно вынести из театра. Его же там не нашли! Чем не повод к самоуверенности? А тут человек полагает, что сегодня вечером у него будут деньги за проданные алмазы. Он настолько был в этом уверен, что, когда сделка сорвалась, пришел в ярость и совершил убийство, чтобы этими деньгами завладеть. Уйти перед встречей с перекупщиком из гостиницы по-английски, не попрощавшись и не рассчитавшись, было бы рискованно. Из-за такой суммы, что он задолжал, его бы точно стали разыскивать, а ему это было совершенно ни к чему. Надо было рассчитаться, обязательно надо было, следовательно, ему надо было добыть денег. Занимать не у кого. Остается заложить что-либо в ломбард.
— Отчего тогда не часы или тот же портсигар, о которых вы спрашивали? — снова стал возражать следователь, но сам себе и ответил: — Да оттого, что они недороги и денег, за них полученных, не хватит. Но сколько же тогда стоил револьвер?
— От двухсот до пятисот долларов!
— То есть от ста тридцати до трехсот пятидесяти рублей, — куда быстрее моего посчитал следователь. — Но как он мог решиться на такое?
— Это странно звучит, но он мало чем рисковал. Принес в ломбард вещицу, которая больше выглядит дорогой игрушкой, чем орудием убийства. К тому же, после убийства со стрельбой в театре прошло немало времени, о нем все уже и забыли. Так что, какие могут быть подозрения? А главное, он собирался в ту же ночь уехать. Получить с перекупщика деньги и уехать. О моем вмешательстве он и помыслить в тот момент не мог. Как и я сама. Я лишь одного не понимаю, отчего он остался неподалеку?
— А вот это-то понятно. Из-за вас! Из-за того, что вы выбрались из лап Елсукова и тем отрезали ему отступление. Он же, убив француза, вернулся, чтобы убрать свидетелей. Елсукова и вас. Вы о таком повороте разве не думали? Но не застав вас, понял, что полиции все станет известно в ближайшие часы, а то и минуты, и решил осесть там, где меньше всего его бы стали искать. Его ведь действительно кинулись искать на дорогах, а он спрятался поблизости. А заодно попытался алиби себе обеспечить. Нам хозяин дома рассказал, что, прожив у него какое-то время, Микульский стал вносить оплату и приписал к ней деньги за лишний день. Не будь хозяин человеком с хорошей памятью или окажись жадным, так трюк мог и удаться: хозяин стал бы уверять нас, что постоялец прибыл к нему еще до дня убийства на Юрточной горе.
— Вы все же проверьте ломбарды, — перебила я его. — А я вам сейчас опишу, что надобно спрашивать.
— Вот даже как? Хотя пора и перестать удивляться. А поехали-ка с нами, Дарья Владимировна. Ломбард у нас в городе один, и расположен он недалеко от вас, рядом с пассажем Второва.
* * *
Дмитрий Сергеевич в ломбарде предоставил мне возможность описать искомую вещицу, и ее тут же нам и принесли. Даже я этому удивилась, так как и сама не была до конца уверена в своей правоте. Положили ту шкатулку на стол и открыли крохотным золотым ключиком. Револьвер был красив и сверкал не только полированной сталью, но и несколькими рубинами, украшавшими слоновой кости накладки на рукояти.
— Вы держали его в руках? — спросил следователь приказчика.
— А как же, — удивился тот, — я же должен был его осмотреть и проверить исправность. От исправного состояния цена весьма сильно зависит.
— А тот господин, что его принес? Брал он его в руки здесь, в ломбарде?
— Нет, ему уже не было нужды его брать в руки. Господин Микульский, понятное дело, не был расположен с этой вещицей расставаться и даже отвернулся, когда я ее осматривал. Видимо, переживал.
— Так, — сказал судебный следователь, — остается надеяться, что отпечатки пальцев господина Микульского остались на патронах. Их как раз все забывают стереть.
Тут он увидел мою цветущую физиономию и крикнул:
