Серл нервно оглянулся, но голос его оставался спокойным.
– Я вспомнил некоторые детали разговора после того, как у
меня появилась возможность его обдумать. Но это Хогарти действительно мне
говорил… Вы знаете, как это бывает. Вначале не помнишь, например, того, что
тебе сказали по телефону, и стараешься вспомнить разговор…
– Выйдя из дома Конвэя, вы сразу же направились в
круглосуточно работающий зал для игры в пул, – да или нет?
– Нет.
– Не сразу? – попросил уточнить адвокат.
– Нет.
– Сколько времени прошло с того момента, как вы вышли из
квартиры Конвэя, до того, как вошли в зал?
– Сейчас я уже не помню. Думаю, минут пятнадцать-двадцать.
– А что вы делали в этот промежуток времени?
– Много чего, – угрюмо ответил Серл.
– Ну, например?
– Звонил по телефону.
– Кому?
– Другу.
– Кто этот друг?
Серл замолчал и выжидательно посмотрел на Киттеринга. Тот
поднялся и сказал:
– Ваша честь, я протестую. Перекрестный допрос не может
вестись таким образом. Адвокат должен был проверить показания свидетеля только
на предмет правильности указанного им времени. Прошу отметить, что остальные вопросы
в данном случае неуместны. Очевидно, дело защиты доказать, что телефонный
разговор состоялся после ухода Лидса, а дело обвинения – доказать обратное.
Судья Кнокс взглянул на Перри Мейсона.
– Я хотел бы, чтобы вы немного повременили с этим вопросом,
адвокат, и для начала обосновали, что он имеет отношение к делу. Суду не
хотелось бы ставить в неудобное положение непричастных к делу людей, оглашая их
имена, если без этого можно обойтись.
Мейсон по-прежнему корректно продолжил перекрестный допрос:
– А разве не факт, что, войдя в зал для игры в пул, вы
сказали знакомым о своем намерении позвонить Конвэю в десять тридцать?
– Возможно, – неопределенно ответил Серл. – Я уже не помню.
– Может быть, вы им сказали неправду?
– Никому я не врал. Просто не вижу причин распространяться о
своих делах перед партнерами по игре.
– Несмотря на то, что, войдя в игровой зал, вы знали, что
будете звонить Биллу Хогарти, или Луи Конвэю, в десять часов, вы тем не менее
сказали знакомым, что должны сделать это в десять тридцать? Это так?
– Да.
– А рассказывая первый раз эту историю окружному прокурору,
вы не сказали ему, что звонили Конвэю в десять тридцать?
– Нет.
– Ваша честь! – вмешался Киттеринг. – Я хотел бы, чтобы
убитого называли Хогарти, а не Конвэй. Это поможет избежать путаницы в
протоколе, и…
Судья Кнокс его перебил:
– Пока у суда нет достаточных оснований, чтобы удовлетворить
вашу просьбу, господин помощник окружного прокурора.
Мейсон сказал таким тоном, будто говорил о чем-то совершенно
несущественном:
– А я думаю, здесь все в порядке. Я докажу, что его
настоящее имя – Хогарти, так что называйте его, как просит помощник прокурора.
– Очень хорошо, – заключил Киттеринг.
Судья Кнокс недовольно посмотрел на Перри Мейсона:
– Определение его личности может оказаться весьма полезным
для установления мотивов преступления, адвокат.
– Верно! – беззаботно согласился Мейсон. – Я знаю, он
утверждал, что некоторое время жил под именем Хогарти, и, если Киттеринг имеет
доказательства на этот счет, то я сэкономлю время на объяснениях.
– У меня есть такие доказательства, – заявил Киттеринг.
– Очень хорошо, – произнес судья Кнокс. – Продолжайте
перекрестный допрос, мистер Мейсон.
– Рассказывая первый раз свою историю окружному прокурору,
вы сообщили ему, что звонили в десять часов?
– Я не упоминал времени.
– Понятно, – произнес адвокат, – вы сказали ему, что звонили
Хогарти. Там вам объяснили, что необходимо назвать точное время. Если это было
после десяти тридцати, то Олдена Лидса нельзя обвинить в убийстве. Это так?
– Да, между нами был разговор: я им что-то сказал, и они мне
что-то ответили.
– Они обратили ваше внимание на то, что необходимо точно
установить время до того, как вы сказали, когда звонили?
– Да.
– И сразу же сообразили, что это сулит вам некоторые выгоды,
заявив, что у вас нет причин помогать людям, которые обыскивали вашу контору и
арестовали вас по обвинению в уголовном преступлении, не так ли?
– Да, действительно. Я не испытывал к этим людям добрых
чувств.
– И один из офицеров службы окружного прокурора сказал, что
это можно урегулировать? – подсказал адвокат.
– Да. Он объяснил, что, если свидетель обвинения откажется
выступать в суде, у него могут быть неприятности.
– Хорошо, – вздохнул Мейсон, – давайте снова вернемся к
тому, что вы делали, выйдя из квартиры Хогарти. Вы сказали, что разговаривали
по телефону со своим другом. А не была ли этим другом официантка из ресторана
«Домовая кухня» Хейзл Стикланд?
Лицо Серла выразило тревожное недоумение.
– Почему?.. Я…
– Не забывайте, – предупредил Мейсон, поднимая указательный
палец, – что вы находитесь под присягой.
– Да, я звонил ей, но не в ресторан.
– И что вы ей сказали?
– Я протестую! – снова вмешался Киттеринг. – Вопрос
неправомерный, несущественный и не имеет отношения к делу. Перекрестный допрос
ведется неправильно.
– Протест принимается, – согласился судья Кнокс. –
Устанавливайте время разговора, адвокат, его содержание выходит за рамки
перекрестного допроса.
– Ваша честь, я считаю, что это важно, – ответил Мейсон.
– А я – нет. Сейчас этот вопрос неуместен. Вы проводите
перекрестный допрос и, следовательно, имеете право задавать наводящие вопросы.
Если полагаете, что тема так же важна, обоснуйте это.
Повернувшись к Серлу, Мейсон поинтересовался:
– Разве не правда, что вы попросили Хейзл Стикланд собрать
вещи и уехать из города? Что вы ее встретите, дадите денег и все объясните?
– Аналогичный протест! – сказал Киттеринг.
Судья Кнокс хмуро посмотрел на Перри Мейсона:
