Улыбаясь Эвелин, психиатр стучит по первой карточке и спрашивает:
– К какой категории вы отнесли бы это слово?
Эвелин улыбается в ответ, думая, что глупее вопроса она не слышала. Психиатр указывает на слово «блюдце». Если б Эвелин решила поморочить ей голову, она ответила бы, что это, разумеется, нарицательное существительное, чем наверняка повергла бы в ступор женщину. Та, скорее всего, понятия не имеет об именах собственных и нарицательных. Вероятно, хочет услышать от испытуемой «керамика» или «фарфор», но Эвелин не оправдывает ее ожиданий.
– Мы скоро будем пить чай? – произносит она.
Психиатр не улыбается.
– А это? – показывает она на другое слово – «домино».
Эвелин трясет головой. Женщина тыкает в другие слова, и Эвелин каждый раз дает обескураживающий ответ.
– Я дам вам подсказку, – говорит психиатр. – Какое из этих слов обозначает игру?
Эвелин распирает от смеха, но она делает глубокий вздох, чтобы лицом не выдать своего веселья.
Но это же игра. Замечательная игра. Я веду ее уже не одну неделю, и, возможно, победа достанется мне.
– Ой, не знаю, – отвечает она. И все в таком духе. На каждое из четырех слов Эвелин брякает какую-нибудь глупость: открытка – это забор, в школу идут на прием к врачу, а что такое блюдце, она вообще не представляет.
Потом психиатр говорит, что через несколько минут она попросит Эвелин вспомнить эти слова, и переворачивает карточки изображением вниз. Эвелин силится не рассмеяться. В своей комнате она часто раскладывает пасьянс и играет в «пары» целой колодой карт, так что четыре она уж как-нибудь запомнит.
Затем ее просят произнести по буквам слово «свет» в обратном порядке. Эвелин всегда обладала отменным знанием орфографии, а ежедневное решение кроссвордов помогает ей совершенствовать этот навык, но она начинает бекать и мекать:
– Т-Е-В?
– Пожалуйста, посчитайте от двадцати в обратном порядке.
И снова Эвелин, кусая губу, пытается сохранять самообладание, а затем после двадцати сразу называет двенадцать, потом десять и пять. Отлично! Теперь-то уж они должны поверить, что она впадает в старческий маразм.
Наконец психиатр просит вспомнить слова, напечатанные на карточках.
– На каких карточках? – недоумевает Эвелин, ликуя в душе. Она слышит, как Пэт тяжело вздыхает, что ее безумно раздражает.
Посмотреть бы, какой она будет в девяносто пять. Наверное, пропьет свою память к тому времени. Дома она не обходится без спиртного, это заметно по ее бугристой коже. В ее возрасте у меня кожа была куда более гладкой.
Эвелин замечает, что три ее зрительницы переглядываются между собой. Значит, пробы она прошла на «отлично». Теперь-то уж точно роль оставят за ней: Полоумная Графиня, Чокнутая Маркиза. Психиатр заполняет документы, доктор кивает Пэт. Та устало качает головой. Эвелин рассматривает их лица.
Они должны бы чествовать меня громом аплодисментов, вызвать на поклон. Думаете, легко так притворяться?
А потом она решает придать их утру сочности. Встает, ладонями опираясь о стол, и сметает карточки на темный узорчатый ковер.
– Я не могу торчать здесь целый день, мне надо домой, – заявляет Эвелин. – Я должна успеть на автобус.
Держась за спинку стула, она поворачивается и уже собирается сбросить со стола и графин с водой, но тут Пэт хватает ее за руку – довольно грубо, отмечает Эвелин.
– Мы еще не закончили, – хмуро произносит ее племянница. – Сядь.
– Но из-за тебя я опоздаю на кофе. А я обещала организовать массовую игру в «жука»
[52] для сбора средств. Мне нужно ехать.
– Нет, тетя, мы остаемся здесь, – Пэт снова усаживает ее на стул. – Доктор еще не все с тобой обсудила.
Эвелин решает, что ее новая роль допускает еще одну, последнюю, эпатажную выходку.
– Вы все свободны, – говорит она, величаво взмахивая рукой. Таким жестом мама часто отсылала прислугу, если была недовольна работой горничной или садовника. – Я всех отпускаю. Вы попусту тратите мое время. А у меня очень много дел.
Пэт бросает удрученный взгляд на врачей. Те пытаются дописать свои наблюдения.
– Давайте, может, я выскочу и попрошу кого-нибудь принести нам кофе с печеньем? Обычно ее это успокаивает на время.
– Я хочу финиковые рулетики! – кричит Эвелин. – Я их обожаю, ты ведь знаешь. Смотри, чтоб не подсунули «Гарибальди».
Глава 80
23 декабря 2016 г.
Дорогой мой!
Еще немного, и мы с тобой будем вместе, родной. Я теперь нахожусь под строгим надзором, но ты не волнуйся: скоро я выберусь отсюда. Здесь только и разговоров, что о Рождестве. Про меня на время забыли, но я знаю, что долго это не продлится. Я придумала, как уйти к тебе, и сделаю это в ближайшее время, потому что другого шанса может не быть. Нужно действовать, пока есть возможность.
На днях мне устроили настоящий допрос, и, должна сказать, это было весело. Я понятия не имела, что это будет легкая разминка, а вовсе никакое не испытание. Мне показали карточки со словами (мы их называли «флеш-карточки»), на которые я смотрела несколько минут, а через пять они стали проверять, воспроизведу ли я то, что на них написано. Мне это напомнило салонные игры, которыми мы развлекались в Кингсли много лет назад. Помнишь, дорогой, как здорово ты играл в шарады и в «Кункен»
[53]? Разумеется, я запомнила все слова, но пришлось прикинуться дурочкой. А потом я заявила, что мне пора домой. Честное слово, не знаю, и как только я удержалась от смеха.
Я также ответила, что нынешний премьер-министр – Гарольд Вильсон
[54] и что я не завтракала (тогда уже было часов одиннадцать утра, а позавтракала я вполне вкусно и плотно – тостом с яйцом пашот – у себя в комнате). А потом претворилась, будто не узнаю Пэт, и попросила ее сходить за миссис Глазьер, чтобы вместе с ней составить меню на неделю. Думаю, ее это немного расстроило, но, знаешь, я ни чуточки о том не жалею: когда я последний раз приезжала в родной Кингсли, она по-хамски отказалась мне помогать. Я видела, что она сердита и растерянна, но меня это не остановило.
