— Тук-тук, — прозвучал голос Лизи, возле которой стояли Эйден и Мэйсон, наблюдающиеся за нами.
— Прости меня, — начал Мэйсон, протянув ладонь Мэди, — мы сделали тебя в виде печеньки.
Презренно посмотрев в сторону руки брата, Мэди всё же вложила в неё свою и поднялась, расправив пижамные штаны, которые перед сном сменятся на нашу семейную униформу в виде красных фамильных стилей. Да, это тоже есть в нашей семье. Каждый год, Лизи и Мэди выбирают нам стиль на утро и часть дня Рождества. В этом году на каждом из нас будут красные штаны с упряжкой оленей и Сантой, поверх которых будут белые пижамные кофты, на которых красными буквами написано: Хо-Хо-Хо. Это мелочи, но они сближают. Вот уже пять лет на нас садятся различные ежегодные пижамы, в которых мы делаем фото, разворачиваем подарки и просто рассекаем по дому в течение дня.
Отпустив руку Мэйса, Мэди подошла ко мне и поцеловала в щёку, следом засверкали три пары пяток, которые через пару секунд зашлёпали по лестнице. Мэди может и обидчивая, но она легко отходит от этого состояния. Злиться больше пяти минут — не про неё.
Поднявшись с пола, я посмотрел на Лизи сверху вниз и довольно ухмыльнулся, предварительно подмигнув ей. Притянув её к себе ближе за талию, я оставил дорожку поцелуев на любимом плече.
— И о чём вы тут беседовали? — улыбнулась Лизи, пока я продолжал блуждать губами по её шее.
— Советовались, — исправил я.
— И какой совет ты дал? — засмеялась Лизи, изворачиваясь из моих рук, но я крепко держал её талию.
— А это тебя не касается, слишком секретная информация, — усмехнулся я.
— Да что ты говоришь, — проворковала она, когда я уже забрался руками под майку к груди.
— Нашего небольшого отсутствия никто не заметит, — прошептал я, встретившись с ней губами.
Развернув её к себе спиной, я быстро стянул штаны и закрыл задвижку на двери. В следующую минуту я снова пропал в собственной жене, которая задвигалась мне на встречу, выгнув спину. Все закоулки дома уже давно были исследованы нами, как и предыдущего. С детьми сильно не разгуляешься, но мы пытались и давали себе полную фору, когда их забирали родители. Вот тогда мы просто не покидали эти стены, посвящая время только друг другу. Повернув к себе лицо Лизи, я впился в её губы, чтобы никто не мог нас услышать. Следующими точками была её спина, шея и плечи, которую я покрывал поцелуями, сжимая талию в руках. Прильнув к ней губами, мы оба получили своё завершение.
Мы наконец-то вошли в эру двадцать первого века в виде противозачаточных таблеток, потому что не планируем продолжение рода, хотя знаю, что она подумывает о четвёртом, то же самое делаю я, но пока нам хватает тройки всадников Апокалипсиса. Когда к ним присоединится заключительный четвёртый, — ад в нашем доме поджарит всё вокруг, добравшись до ядра земли.
Вернув шорты назад, Лизи показала язык и скрылась за дверью, чем рассмешила меня. Она никогда не изменится, да и я не хочу. Её искренний детский восторг всегда поражает меня. Нам по тридцать, но чувства всё те же.
Закрывая глаза, я каждый раз вижу нас в восемнадцать и девятнадцать лет. Вот я, срываю лекцию, чтобы она сходила со мной в кино, после чего возвышаюсь над ней, когда она роняет муку, которая покрывает нас своей пылью с головы до ног. Следом, я говорю ей, что не сделаю ничего, пока она сама не попросит, но мои слова развеиваются по ветру, когда она забирается со мной на чёртово колесо. Дальше она ставит условия, чтобы остаться со мной на диване, и я впервые смотрю эти хреновы сумерки, и полностью я теряю остатки самообладания, когда она согласно кивает под дождём, чтобы я поцеловал её. В тот момент во мне умер Картер и проснулся Джаред, крыша которого окончательно поехала на одном человеке — на моей, вот уже как десять лет, жене.
Спустившись вниз, я остановился в проходе и опёрся боком на дверной проём, скрестив руки под грудью и смотря на то, как четвёрка самых родных людей, смеясь, лепит незамысловатые фигурки из теста. Оставив на каждой макушке поцелуй, я занялся тем же.
