Быстро повернувшись, он обнаружил… Фирлеса.
Тот был одет в потрепанную белую футболку и спортивные шорты. Короткие черные волосы обрамляли его щеки и щетинились, напоминая бакенбарды. Физически он выглядел примерно на тот же возраст, что и остальные мальчишки. Но вот глаза его говорили совсем о другом. Они были темно-карими, почти черными. С такими глазами обычно рождаются все дети, но потом они постепенно светлеют. Но в этих глазах не осталось ничего детского. Этот ребенок за свою пока еще короткую жизнь повидал тьмы. Возможно, слишком много тьмы.
– П-прости… я не думал, что кто-то еще не спит, – заикаясь, промямлил Беловолосый, ища глазами ближайший выход. – Я как раз собирался уходить. Прости еще раз.
– За что ты передо мной извиняешься? – спросил Фирлес, подходя ближе.
Беловолосый пожал плечами:
– Не знаю. Я всегда так делаю. Я всегда извиняюсь, когда ни в чем не виноват. Или когда я не сделал ничего плохого. Я просто говорю: «Простите».
Взгляд Фирлеса остановился на босых ногах Беловолосого.
– Ты поэтому отдал этому парню с татуировкой в виде черепа свои кроссы?
Беловолосый посмотрел на ноги. Его словно окатило волной стыда. На какое-то время он и думать забыл о своих кроссовках.
Он поднял взгляд на Фирлеса.
– В глубине души я надеялся, что все уже об этом забыли.
– Забыли? – Фирлес усмехнулся и покачал головой. – Да ни в жисть, чувак. Ты только сделал все еще хуже. Гораздо хуже.
Беловолосый с трудом сглотнул. Он боялся заговорить. Ему казалось, что стоит ему только открыть рот, он разрыдается. Поэтому он просто молчал. И слушал Фирлеса.
– Такие парни, как он? Их здесь пруд пруди. Они всегда были самыми крупными ребятами в школе. Теми, кого все боялись. Теми, кто выбирал себе самого маленького ребенка в классе и бил его смеха ради. А когда не бил, то просто цеплялся к ним, например, отнимал обувку. А знаешь, почему они так делали? Потому что их самих никто и никогда не заставлял чувствовать себя маленькими и беспомощными.
Беловолосый показал на пневмогрушу.
– Ну, по правде говоря, именно поэтому я сюда сегодня и пришел. Чтобы, когда он прицепится ко мне снова, я был готов.
– Ну да, конечно. – Фирлес усмехнулся, потом покачал головой. – Время от времени к нам приходит кто-то вроде тебя. Ребенок, у которого есть семья, крыша над головой, одежда. Ребенок, которому никогда не приходилось отнимать у какой-нибудь бедной старушки жалкие пару вулонгов, отложенные на открытку внучке на день рождения, потому что, если он ее не ограбит, ему снова придется рыться в мусорном контейнере. И одной только мысли о том, что ты снова траванешься каким-нибудь недоеденным синтетическим бургером трехдневной давности, достаточно, чтобы решиться напасть на невинную пожилую леди. Но ты именно такой – ребенок, глупый настолько, чтобы надеть в подобное место новенькую пару кроссовок. Меньшее, что ты мог сделать, – поцарапать их до того, как попасть сюда. Может, тогда у тебя и получилось бы притвориться, что ты не просто еще один богатый пацан, который думает, что если он пробудет здесь пару дней и заработает пару синяков, то станет кем-то другим. Да ни фига! Ты не с улицы. И никогда не будешь парнем с улицы. Так что перестань вести себя так, будто тебе тут самое место. Это не так.
Беловолосый стиснул зубы. А он-то размечтался, что они с Фирлесом станут друзьями!
– Да ты ни хрена обо мне не знаешь!
– Разумеется, знаю, – с высокомерным видом заявил Фирлес, поворачиваясь к груше. – Как только я вошел сюда и увидел, как ты лупишь по груше так, словно она весит тридцать кило, я узнал о тебе все, что мне нужно. Ты понятия не имеешь, что ты, черт побери, делаешь. И уж точно не поймешь этого здесь. Так что сделай себе одолжение и вали домой. Возвращайся к своим бутербродам с арахисовым маслом и мармеладом, к своим сказкам на ночь и к мамочке, которая целует тебя в лобик, прежде чем выключить свет на ночь.
Фирлес развернулся и направился к двери. Беловолосый остался стоять на месте, стиснув кулаки. Он кипел от злости. И жаждал доказать всем, включая своего отца, что они заблуждаются.
– А если я останусь?
Фирлес обернулся. Его губы расплылись в мрачной усмешке.
– Ну, тогда в следующий раз мамочка увидит тебя в гробу. И если ей повезет, то это будет открытый гроб.
С этими словами Фирлес растворился в темном коридоре. Беловолосый развернулся и с силой ударил кулаком по пневмогруше.
БДЫЩЬ!
Мешок сорвался с цепи и отлетел на пол.
* * *
По субботам мальчикам разрешалось пользоваться голофоном. Это была старая модель, которая отображала получающего вызов человека полупрозрачным и пикселизированным, с голубым оттенком кожи. Новые модели воспроизводили оттенки кожи так точно, словно он находился с вами в одной комнате. Почти пугающее ощущение.
Но мальчики довольствовались тем, что имели. Было приятно увидеть знакомое лицо и хоть ненадолго забыть, в каком аду они находились. У большинства не было родителей, так что обычно они звонили родственникам или друзьям. У некоторых мальчишек не было даже этого, поэтому они звонили по номеру 1–800 из рекламного ролика и болтали с разными незнакомцами о фритюрницах, очистителях для бассейна, или что еще они там продавали в тот день. Иногда было просто приятно пообщаться с кем-то, кто не пытался вышибить из тебя весь дух.
Мальчики сидели на полу в коридоре перед кабинетом Шалтая, в котором был установлен голофон. Беловолосый оглядел лица ребят, ждущих своего пятиминутного разговора. Он хотел увидеть Фирлеса. Хотел доказать, что он никуда не уйдет. Но Фирлеса нигде не было видно.
– Тринадцатый, твоя очередь, – окликнул его Шалтай.
Беловолосый вскочил на ноги и подошел к офису. Шалтай стоял в дверях кабинета, держа в руке секундомер.
– У тебя есть пять минут. За каждую лишнюю минуту ты будешь должен мне сотню вулонгов. Если у тебя нет таких денег, тогда не затягивай разговор. Усек?
Беловолосый зашел в кабинет и закрыл за собой дверь. Кабинет Шалтая представлял собой старую переделанную ванную комнату, в углу которой по-прежнему стояла раковина. Стены украшали фотографии бойцов прошлых лет. Шалтай каждый год фотографировался с лучшим бойцом в Ямах. Это был единственный раз, когда кто-либо видел его улыбающимся. Центр комнаты занимал огромный стальной стол. Мальчики шутили, что за столом вместо кресла у Шалтая унитаз, чтобы ему никогда не приходилось отлучаться отлить или посрать.
Посреди кабинета стоял единственный складной стул. Перед ним находился круглый, в форме диска, проектор, рядом лежала клавиатура. Беловолосый набрал двенадцатизначный номер, затем откинулся на спинку стула. Когда голофон зазвонил, он улыбнулся с легкомысленным детским предвкушением. Как никому другому, сегодня ему отчаянно нужно было увидеть знакомое лицо. Внезапно изображение ожило. По мере того как голофон медленно обрабатывал необходимые данные, начала появляться пикселизированная фигура. Улыбка Беловолосого стала еще шире. И тут изображение прояснилось. Беловолосый вздрогнул. Это явно был не тот, кого он ожидал.
