Он замолчал, отказываясь дать мне больше.
— Ты был настоящим игроком, стоящим за Абандонато. Ты сообщил им о безопасности Иваншовых и о том, как ее нарушить. Ты выдал всю информацию, которую знал, и использовал итальянцев для своей выгоды и маленькой игры.
Более двадцати лет назад итальянцы начали войну. За исключением того, что все эти годы мы верили в ложь. Все время это был Валентин Солоник.
Он нас предал. Он предал Братву. Он был предателем.
— Как…как ты узнал…все это? — прорычал он низким голосом, прежде чем снова закашляться. Все его тело сотрясалось от каждого мерзкого кашля.
Я поймал себя на том, что ухмыляюсь его вопросу. Его глаза нервно обежали комнату, прежде чем снова остановились на мне.
— Мне сказала маленькая фея, — признался я, легко пожав плечами.
— Ты не можешь…доказать это, — медленно произнес он. Валентин глубоко вздохнул и рванулся вперед, отчаянно пытаясь вырваться. — Ты не можешь этого доказать, и Семьи никогда не примут мою смерть от твоих рук. Ты убил Алессио…а если ты убьешь и меня…ты будешь… заклеймен как мятежник…предатель. Ты…никогда…не станешь… Паханом.
— Я не могу этого доказать? — я издал издевательский вздох.
— Секрет умрет…со мной. Кто…поверил тебе?
— Он не может этого доказать, но я могу. — к нам присоединился другой голос.
Валентин заглянул мне за спину, и его глаза расширились. Мои губы дернулись, и я ухмыльнулся. Потрясенное выражение лица Валентина заставило меня повернуться к незваному гостю, лицом к сильному голосу, который осмелился заговорить. Он пошел вперед, прочь от теней, в которых прятался. Его высокое, крупное тело появилось, и Валентин зашипел себе под нос.
Эрик Гавриков.
Босс семьи Гавриковых. Друг. Брат. Союзник.
То, что я планировал на сегодняшний вечер, было бы невозможно без него.
— Ты испортил веселье, хмыкнул я. — Я хотел заставить его признаться в еще большем дерьме.
Эрик закатил глаза, прежде чем шагнуть вперед. Он остановился в двух футах от нас. — Это все, что нам нужно, и к тому же у нас мало времени.
Он поднял руку и показал нам свой телефон. Я прикусил губу, чтобы не рассмеяться. Эрик нажал большим пальцем на кнопку, и в трубке раздался голос Валентина.
Он украл ее у меня…она была моей. Я увидел ее первым…я хотел…отомстить.
Весь наш разговор проигрывался громко и отчетливо, чтобы его было слышно в тишине комнаты. Валентин судорожно вздохнул и перестал вырываться из пут. Он безвольно повис, слабый и побежденный.
— Мне просто нужно переслать это всем нашим соратникам, и они узнают, кто настоящий предатель — кто действительно предал Братву. Никто не защитит тебя, Солоник. И никто не будет искать справедливости за твою смерть.
Я вцепился в челюсть Валентина, впиваясь ногтями в его кожу. Он вздрогнул и попытался вырваться, но я крепко держал его. — С тобой. Блядь. Покончено. Ты нажил себе много врагов на этом пути, Валентин. Как только разнесется весть о твоей смерти, люди подумают: Скатертью дорога.
Эрик выдохнул с ноткой несчастья. — Жаль, что я не могу присоединиться к веселью.
Я бросил на него взгляд через плечо и увидел, что он небрежно пожимает плечами. — Но ясно, что ты держишь все под контролем.
— Ты знаешь, что делать?
Эрик твердо кивнул, его глаза были темными и смертоносными. — Мы слишком много раз это обсуждали.
Он отступил, ухмыляясь. — Увидимся на другой стороне, придурок.
И он исчез за дверью, как будто его здесь никогда и не было.
Я оглянулся на Валентина, чьи глаза теперь были плотно закрыты. Он ждал своей неминуемой смерти. Сквозь стены поместья донесся громкий грохот, и он резко открыл глаза. Шум снаружи был почти оглушительным.
— Это звук падения твоей империи, Солоник. Никто не придет, чтобы спасти тебя, потому что все бегут, чтобы спасти себя.
Я вытащил пистолет и прицелился ему в грудь. Он умолял взглядом, открывая и закрывая рот, но не произносил ни слова. Я медленно опустил руку, пока пистолет не нацелился ему в колено. Я нажал на курок. Выстрел был громким, но его мучительный рев был громче. Пуля пробила коленную чашечку, и голень болталась свободно, кости были искорежены и едва удерживали верхнюю и нижнюю половину вместе. Такое кровавое месиво.
— Ты заслуживаешь смерти от руки Льва и Алессио за то, что сделал, но я проявляю милосердие, убивая тебя сам. Это будет больно, но это может быть немного менее болезненно, чем то, что Лев сделает с тобой, когда узнает, что ты убил его жену.
Наклонившись ближе, пока наши лица не оказались в нескольких дюймах друг от друга, я тихо зарычал, мой тон был угрожающим. — Я-лицо, которое ты увидишь, когда испустишь последний вздох. Думай об этом как о благословении и последнем акте милосердия.
Остекленевшие, полные боли глаза Валентина потемнели. — Милосердие? Я знаю…тебя лучше, Константин. Ты не…даришь милосердие. У тебя…нет сострадания. Я знаю, что я мертвец, который все еще дышит. Давай. Покажи…наихудшее.
— Наихудшее? — я издал тихий смешок. — Ты не захочешь этого увидеть.
Он ничего не сказал, но его слабые всхлипывания были всем, что мне было нужно. — Но раз уж ты просишь об этом, мы будем считать это нашим прощальным подарком. Я покажу тебе самое худшее и услышу, как ты кричишь в агонии.
Я не дал ему возможности подумать или прийти в себя, прежде чем прицелиться в другое колено. Мой палец нажал на спусковой крючок, и второй выстрел зазвучал сквозь стены. Я положил пистолет на стол рядом с собой. Моя рука сжалась в кулак, и ярость запела в моих венах, как горячая лава.
Я почувствовал, как его кость хрустнула под силой моего удара. Тошнотворный звук его сломанного носа разжег мой гнев. Я бил его по лицу, снова и снова. Он на мгновение потерял сознание, а когда вернулся, я схватил его за горло.
Егор протянул мне веревку, и я обмотал ее вокруг шеи Валентина. Он судорожно вдохнул, когда я туго затянул веревку вокруг его шеи. Его кровоточащее лицо начало багроветь от удушья, и когда я понял, что он не продержится и секунды, я отпустил его хрупкую шею.
Меня так и подмывало остановиться и записать его, чтобы слушать каждый вечер. Моя личная колыбельная. Они дарили мне самые сладкие гребаные сны.
Я подал знак Егору, и он молча кивнул, прежде чем выйти вперед. Он отпустил веревку, удерживавшую Валентина под потолком, и в тот момент, когда Егор отпустил ее, старый ублюдок упал на разбитые колени и мертвым грузом повалился на землю.
Я закурил еще одну сигарету и, зажав ее между губами, глубоко затянулся. Я был переполнен адреналином, наблюдая за борьбой Валентина. Его движения были медленными, а каждый вдох-тяжелым.
— Пытаешься сбежать? — я мрачно цокнул.
