В моей душе снова вскипела ненависть, сильная и обжигающая, всепоглощающая – нечто подобное я испытала в тот день, когда увидела тела своих родителей на Дереве пыток. Увы, чем сильнее разгоралась во мне злоба, тем очевиднее становилось мое бессилие. Если даже перед Тенью я лишь песчинка, то что я смогу сделать против бога богов?
Орион сделал шаг в нашу сторону и, склонив голову набок, стал рассматривать меня; венчающая его голову высокая корона, сделанная из мрамора и золота, не сдвинулась ни на йоту. Наверное, у меня был очень глупый вид – спряталась за спиной императорского сына, хотя меня прекрасно видно. Я попыталась оттолкнуть Верлена, но тот лишь крепче прижал меня к себе.
– В итоге ты все же привязался к своей маленькой скрипачке? – удивленно протянул император. – Почему ты сделал ее разум недостижимым для меня? Боишься, что я причиню ей вред?
На тонких, отливающих перламутром губах правителя заиграла недобрая улыбка, в бледном свете занимающейся зари хищно блеснули белоснежные зубы.
– Тронете хотя бы волосок на ее голове, и я немедленно уничтожу ваше последнее творение! – выплюнул Верлен.
С него мгновенно слетела вся показная невозмутимость.
Я доподлинно не знала, что это значит, но почему-то подозревала, что Верлен прибег к угрозе, которой ранее пугала его я: пообещал себя убить. Однако шантаж оказался весьма эффективен, потому что Орион отпрянул, часто заморгал, так что его длинные, цвета опала ресницы затрепетали, и высоко вскинул брови, всем своим видом выражая потрясение.
Этот странный разговор принял пугающий поворот, и все же помимо страха я чувствовала ярость оттого, что стою так близко к этому злобному существу, способному на жуткие гнусности, и ничего не могу сделать. Еще меня до глубины души потрясло поведение Верлена.
Он выглядел крайне решительно и, казалось, готов на все – лишь бы защитить меня, девушку, которая вонзила ему нож в сердце.
– Неужели… ты лишь изображал полное равнодушие на балу в честь дня весеннего равноденствия? – озадаченно проговорил Орион. Между его бровями пролегла глубокая складка, а радужные вены, просвечивающие сквозь невероятно гладкую кожу лица, замерцали сильнее. – Значит, ты лгал мне, когда говорил, что твоя новая фаворитка нужна тебе исключительно в экспериментальных целях? А на самом деле ты привязался к этой Залатанной? На самом деле ты… ты испытываешь к ней чувства? И даже начал скрывать это от меня? Ты даже дошел до того, что угрожаешь мне? Мне, тому, кто сделал тебя тем, кто ты есть? Как ты можешь? Разве я не дал тебе все? Неужели я не заслужил твоего доверия, верности и преданности? Ты же последний и самый драгоценный из моих сыновей!
Голос Ориона резонировал в тысяче разных тональностей и, по мере того как росла злоба императора, звучал все более диссонансно. Атмосфера в комнате накалилась, воздух словно сгустился, дышать стало тяжело, словно гнев бога богов сжег весь кислород. Стены спальни завибрировали, с потолка длинными темными струйками посыпалась пыль.
Меня охватил ужас, я непроизвольно задрожала, прижавшись к Верлену, и трясущимися руками ухватилась за его рубашку.
– Я не одна из ваших проклятых божественных марионеток! – выкрикнул вдруг юноша, расправляя плечи. Меня поразила самоубийственная дерзость, с которой он противостоял грозному правителю. – Вы хотели, чтобы я полностью уничтожил в себе все человеческое, чтобы походить на вас, лучше служить вашим темным планам, но вы потерпели неудачу. Никогда больше я не буду вашим оружием и не стану подчиняться вашим жестоким требованиям! Я больше не буду вашей Тенью, а также не стану мужем Эвридики. Род богов не продолжится через меня, я отказываюсь от выдающейся судьбы, которую вы мне уготовили. Создайте себе другого подопытного кролика, а я в этом больше не участвую, все кончено.
Я уже готовилась умереть вместе с Верленом и ждала, что на нас вот-вот прольется дождь из капель расплавленного металла. Вместо этого воздух снова стал нормальным, пол у нас под ногами перестал дрожать, а Орион глубоко вздохнул и закрыл глаза, как будто пытался успокоиться.
Наконец он печально прошептал:
– Так значит, это она…
Последовало долгое молчание. Затем владыка всего сущего пожал плечами и обреченным тоном произнес:
– Ты не стал бы все это делать из-за простой человеческой девчонки. Ты не осмелился бы бросить мне вызов столь дерзко, страстно и отважно… Видимо, душа Создательницы не погибла и не погрузилась в сон. На этот раз ты сумел встретить ее снова. Отныне в твоих руках находятся ключи к пониманию того, чего тебе так недоставало. Видишь, сын мой, я никогда тебе не лгал, они всегда были рядом, сокрытые в глубине твоего бессознательного.
– О чем… о чем вы говорите? – запинаясь, пробормотал Верлен, не сумев скрыть изумления.
Я тоже ничего не понимала…
Может быть, Орион знает о странной связи, объединившей наши с Верленом сознания, даже больше, чем мы? Известно ли ему о лабиринте и протекающей по нему реке, а также о наших прошлых жизнях в древнем мире?
И он назвал меня каким-то странным именем, даже не именем, а определением…
– Теперь оставь ее, – предложил бог-император сыну, наклоняясь к нам. – Немедленно прекрати эти детские игры. Дай мне на нее посмотреть, Верлен. Я не причиню ей вреда, обещаю. Я лишь хочу сказать ей несколько слов.
– Нет! – просто ответил Верлен. – Сефиза, не смей ему подчиняться, слышишь?
Орион с досадой усмехнулся.
– Ты так ничего и не понял, юный глупец! Это же все меняет. Возможно, ты еще не отдаешь себе в этом отчет, воображаешь, что получил преимущество, хотя на самом деле ты загнан в угол. Эта жизнь не закончится, только не сейчас, когда я сумел создать последнее существо, а она здесь, рядом с тобой. Слишком много факторов сошлось вместе, и больше я не потерплю неудачу.
– В одном вы правы, я совершенно ничего не понимаю, – сердито признался Верлен. – Ваши речи очень туманны…
– Как обычно, ты ослеплен человеческой половиной своей души, – снисходительным тоном произнес бог богов. – Изъяны, свойственные этому виду, побуждают тебя бунтовать против собственного отца – поведение, характерное для обычных молодых людей твоего возраста, – однако долго это не продлится. Вскоре ты поумнеешь и осознаешь всю важность моей работы. Возможно, я не могу обижаться ни на тебя, ни на ту, ради которой ты готов пожертвовать собой: верно, тебе удалось обнаружить мою единственную слабость. Однако не заблуждайся: у меня еще достаточно средств, чтобы вернуть тебя на путь истинный и поумерить твою дерзость…
Император поднял руку открытой ладонью вверх, потом резко сжал кулак, так что его золотые когти громко, неприятно щелкнули друг о друга.
Снаружи донесся какой-то приглушенный расстоянием, глухой, зловещий грохот, и в воздухе вдруг распространились волны ужаса. Где-то со скрежетом и лязгом сминались, как бумага, листы железа, и ломались стальные балки. Затем вдалеке раздались крики ужаса, становившиеся все громче и громче.
