***
− Я, конечно, удивлен открывшимися подробностями, но это не изменило моего мнения. Яну я не доводил до самоубийства, не склонял. Даже больше скажу, в тот день у нас не было с ней ни конфликтов, ни выяснения отношений. В два часа дня я вышел из её квартиры, а в десять вечера узнал, что она выпала из окна. Я тебе на протяжении десяти лет это талдычу, а ты, бл*ть, слышать не хочешь.
− Я пришёл к ней в четыре, перед работой, ушёл в шесть. Всё то же самое: ни конфликтов, ни скандалов. И она ни слова не сказала о беременности, – мы, молча, опустошаем бокалы.
− Из того, что ты мне рассказал, я могу лишь сказать, что Демид прав − это был её выбор. Правда, мне его не понять. Кому лучше сделала?
− Хрен его знает. Думаю, она боялась сказать родителям о беременности, да и сама не знала, от кого из нас ребёнок. Слишком юная, испугалась. Сглупила, − Славка качает головой, будто смахивает неприятные воспоминания. − Давай выпьем. Сто лет так не сидели.
− Всё равно хочется тебе по роже зарядить, – произношу, разливая бренди по бокалам. Усманов растягивает лыбу на пол лица. – Какого х*я ты мне подсирал всё время? То с помещениями, то со складами, то за земельный участок со мной бодался? – кривит губы, прищуриваясь.
− Злой был.
− За*бись объяснение! – откидываюсь на спинку кресла.
− Стас, − Усманов моментально мрачнеет, − я любил её. Я просил тогда тебя отойти в сторону, просил, как друга. Ты не отошёл, − резкие движения головой, словно разминает шею. − А после её смерти ты быстренько женился, завёл ребенка и счастливо поживал все эти годы… − его слова взбесили так, что я резко его оборвал.
− А что мне надо было сделать? Её я вернуть не мог, всё исправить тоже. Она умерла, а жизнь продолжалась. Что тебе мешало, бл*ть, сделать то же самое? Просто жить дальше, – Усманов не отвечает, большим глотком опустошает треть бокала и просто смотрит мне в глаза. Тяжёлый взгляд, прямой, тёмный и, с*ка, откровенный. Мол, на правду, жри на здоровье. Не подавись. И тут до меня доходит. Как удар в грудину. До спазма в горле. Сжимаю пальцы в кулак и, резко разжимая, в полнейшей тишине берусь за бокал, делаю глоток, пытаясь убрать это удушающее чувство. Отвожу в сторону взгляд, выругиваясь сквозь зубы. Он не смог.
− Демид женится, − произносит Усманов, переводя тему разговора.
− На шл*шке своей, что ли? – в удивлении изгибаю бровь.
− Стас, бл*ть. Я тебе точно в челюсть дам.
− За правду? – усмехаюсь.
− У тебя идиотская черта есть − судить людей, не зная сути, – разговор дальше идёт о Демиде, общих знакомых и работе. Мы опустошаем бутылку, и я понимаю, что основательно захмелел.
− Как сын?
− Хорошо. Осенью во второй класс пойдёт.
− Хоть фото покажи, что ли, − нахожу на телефоне фото Ромки и протягиваю Усманову.
− Блин, твоя копия, только волосы светлее.
− Лика светло-русая, почти блондинка.
Разговариваем обо всём подряд, вываливаемся на улицу. Дождь накрапывает, прибивая дорожную пыль. Закуриваем и вызываем такси. Странный вечер и, в какой-то степени, отрезвляющий. От никотина совсем развезло, давно так не надирался.
− Знаешь, сейчас бы я отошёл в сторону, – произношу, выпуская дым в сторону. Усманов гаденько так ухмыляется.
− Стасян, нельзя тебе бухать, ты тряпкой становишься, − подъ*бнул, с*ка.
− Дебила кусок. П*здуй, с*чара, тачка ждёт, – ржём и, прощаясь, пожимаем друг другу руки.
***
− Ну, чего раскисла? – Баева, как обычно, завалилась без предупреждения.
− Я не раскисла.
− Ты лицо своё видела в зеркало? Не раскисла она. Слёзки, поди, пускала.
− Настя… − я бросила предупреждающий взгляд.
− Что Настя? Я двадцать шесть лет уже Настя. Подтирай свои нюни. Подумаешь, мужик бросил. Чего теперь? Не ты первая, не ты последняя. Это не повод мокроту разводить. Нового найдёшь.
− Баева, ты сейчас за дверь выйдешь и больше не войдёшь.
− Ой, не стращай тут. Давай собирайся.
− Куда?
− В магазин. У меня в холодильнике шаром покати, скоро суицидально настроенные мыши придут совершать туда паломничество. В клуб, как понимаю, ты ещё долго не пойдёшь. Так что не зову.
− Не подъ*бнёшь, не проживёшь? – открыла холодильник, пытаясь впихнуть туда тарелку с очередным бисквитом.
− Куда без этого. И хватит уже кашеварить. Ты бездомных, что ли, подкармливать начала?
− Собак на помойке.
− Ой, больная-я, − протянула Баева, забрасывая в рот горячий бутерброд. − Давай я такой собачкой побуду, а? После работы готова слона съесть. Жрать хочу, не могу.
− Так бери, холодильник хоть освобожу.
− Можно мне вот эту вкуснятинку, и вот эту, а ещё шарлотку твою со сливками и корицей. Бл*ть, слюни от одного вида побежали, – Настя скромностью никогда не страдала, и сейчас я была даже этому рада. На данный момент, моя кухня напоминала кондитерскую. Все рабочие поверхности, в том числе и подоконник, были завалены разнообразными кексами, печеньем, бутербродами, пирогами, тортами и прочим съестным.
− Ты потом будешь меня проклинать, когда в свои любимые джинсы не влезешь, – уложив полный пакет контейнеров, протянула его Баевой.
− Я в них уже два месяца, как не влезаю. Так что, это уже не проблема.
Ехать не хотелось, как и выходить из дома в принципе. За последнюю неделю мой маршрут стал очень простым и коротким: продуктовый в соседнем доме и обратно в квартиру. Людей видеть не хотелось, общаться тем более. Поэтому на работе, сославшись на личные проблемы, оформила отпуск за свой счёт. Ещё бы Баева перестала почти каждый вечер врываться ко мне, было бы вообще замечательно. Большой супермаркет встретил нас неприятным для меня шумом, суетой и огромным количеством народа.
− Да улыбнись уже, а то людей распугаешь, − бросила Баева, направляясь к тележкам для продуктов.
− Бу…
− На меня не действует, можешь не стараться.
− Насть, у тебя хоть иногда бывает плохое настроение?
− Оно у меня регулярно плохое, только я не ною.
− А что делаешь?
− Матом ору, долго, громко и заковыристо. А ещё бью особо тупых, если под руку попадаются.
Мне иногда кажется, если Насте поставить цель рассмешить умирающего, она и с этим справится на пять с плюсом. Она может.
