Однажды, чтобы спрятаться от родителей после ссоры, я закрыла дверь в свою комнату и заперлась. Мама велела отцу выдернуть ручку вместе с замком. И хотя им, конечно же, этот ужасный момент запомнился принципиально иначе, я-то запомнила озноб во всем теле, когда дверная ручка – идеальный маленький механизм, верно и беспристрастно исполнявший свою работу, – отделилась от своей опоры, стоило выпасть винтикам. Запомнила полумесяц света, когда ручка сдвинулась набок. И когда она отвалилась, я увидела, что она состояла из двух частей – такая маленькая штучка, удерживавшая на месте дверь моей комнаты.
Тогда мне повезло, что взломанная дверь означала только уничтожение моей автономии, личных границ – но никто не покушался на мою безопасность. Дверь распахнулась, но больше ничего не произошло. Всего лишь напоминание: мне ничего не принадлежит, даже четыре стены вокруг моего тела.
Дом иллюзий как дом в Айове
На Хэллоуин она приезжает к тебе в Айова-Сити и решает изображать далека
[46]. Тебя это чрезвычайно удивляет, ведь она презирает самые основные элементы «культуры ботанов» – по причинам, которые тебе так и остались неясны. Она не видела ни серии «Доктора Кто». Когда ты говоришь, что будешь плачущим ангелом (нашла в меннонитской благотворительной лавочке идеальную ночную рубаху – божественную, падающую складками на манер греческой туники, нежного, почти невидимого голубого цвета), тебе приходится объяснять, кто есть кто. Но она хочет быть далеком и хочет сама смастерить костюм, так что отправляется в город, делает покупки, начинает что-то сооружать. Выходит неплохо. Она режет картонные коробки, делит пополам шарики из пенополистирола, чтобы получить фирменный материал далеков. Покупает баллончик с золотой краской. Твой подвал наполняется запахами.
Вечером перед Хэллоуином твоя подруга непременно желает приготовить сложный ужин – стейки из тунца, слегка прихватившиеся с обеих сторон, ризотто с мускатной тыквой. Костюм так и не доделан – краска только что высохла, а еще приклеивать полушария. Ты пытаешься осторожно ее поторопить, она огрызается, и ты начинаешь пока облачаться в свой костюм – ночная рубашка, раскрашенные крылья, а на лицо, шею и грудь – бело-голубой грим. Последний акт занимает намного больше времени, чем ты рассчитывала, – ты неверно оценила площадь поверхности человека вообще или же конкретно своего тела? Ты стоишь перед зеркалом и размазываешь краску по лицу, а она швыряет вещи и расхаживает по дому с топотом, негодуя, что ее костюм не готов. Время от времени ты порыкиваешь в зеркало.
Каждый раз, проходя мимо двери ванной, она выкрикивает адресованный тебе вопрос. С чего тебе приспичило есть на ужин непременно тунца? (Не было такого.) Почему ты не отговорила ее от дурацкой затеи с далеком? (Ты не отвечаешь.) Так кем ты решила выступить, черт побери? (Древней инопланетной формой жизни, которая прикидывается статуей плачущего ангела. Эти инопланетяне отправляют своих жертв обратно во времени и питаются потенциальной энергией жизни, которая обрывается в настоящем. Жуткая антисмерть.)
– Что-что?
– Статуя, – говоришь ты. – Просто статуя
[47].
Вы отправляетесь на вечеринку, ночь – почти что само совершенство: чуть покалывает морозец, воздух дымный и колкий, поперек твоего пути скользят, уносятся вбок осенние листья. Вы попадаете в гости так поздно, что вечеринка успевает миновать светскую стадию и стадию полного разгара и наступает более пугающее, темное настроение. Ты натыкаешься на подругу, смешавшую алкоголь с чем-то еще, говоришь ей «привет», а она смотрит пустыми, мертвыми глазами.
Все то и дело спрашивают, кто ты. Ухмыляясь, ты заслоняешь ладонями глаза, знаменитый жест плачущего ангела. Никто не опознает.
– А она кто? – указывает кто-то на твою подружку.
– Далек.
– Что за хрень?
– Ужаснейшие инопланетяне во вселенной «Доктора Кто». Они пытаются истребить Повелителей времени, а те устраивают им геноцид. Практически подчистую друг друга уничтожили.
Ты явно самая отстойная за всю историю этой магистерской программы.
Женщина из Дома иллюзий не может протиснуться в костюме далека сквозь толпу – все на него натыкаются
[48]. Ты хочешь пошутить: «Крикни им "уничтожить!" – и они расступятся», – но она все равно не поймет. Ты видишь, как она выпивает первый стакан, второй.
Час спустя она шагает домой, пьяная и обозленная. Ты идешь следом, квартал за кварталом, смотришь, как она пошатывается, и не знаешь, что делать. Потому что ключи у тебя. У нее на голове дуршлаг, как у конспиролога – буквально шапочка из фольги. Тебе и раньше случалось сердиться на нее, но есть что-то особенно уязвимое, нежное в том, как взрослая женщина в распадающемся на части костюме из сериала, который она не смотрит, топает домой, качаясь в пьяном гневе. Из этого, думаешь ты, выйдет хороший рассказ – однажды.
На пути попадается обдолбанный студент. «Привидение, – говорит он, глаза его расширяются. – Привидение!»
[49] Он пытается дотронуться до тебя. Ты посылаешь его на хрен, уклоняешься от его рук, и – в отличие от того, как было в Саванне, – она не спешит спасать тебя.
Подойдя к дому, она принимается пинать дверь. В траву сыплются детали костюма далека. Ты нагоняешь ее и говоришь устало:
– Ключи у меня!
Она подпрыгивает и орет в голос:
– Зачем ты меня пугаешь? Совсем рехнулась, что ли?
В доме она продолжает орать на тебя:
– Зачем тебе понадобился такой изысканный ужин? – попрекает она. – Ты все испортила, ты испортила весь вечер. У нас только эти выходные и были, а ты все испортила.
