— "Кембридж — английская Венеция". — Кадры — мостик Вздохов, плоскодонки, вид Грантчестера, студенты выходят из аудитории в Милл-лейн. — "Но сегодня мы посетим уникальный колледж, уникальный даже для такого старинного университета, как Кембриджский".
Ректор подвинулся поближе и уставился на герб колледжа, красовавшийся на башне над главными воротами. Члены Совета заерзали на стульях. Они трепетали, точно девушки, которым предстоит лишиться невинности. Каррингтон призвал телезрителей задуматься над пережитком прошлого, которым является колледж, чьим питомцем он некогда был. В голосе Корнелиуса больше не было патоки, он явно готовил аудиторию к зрелищу поразительному и шокирующему. Он давал понять, что Покерхаус не просто колледж, что кризис, который здесь назрел, весьма показателен, что это символ выбора, перед которым стоит страна. В профессорской члены Совета изумленно воззрились на экран, даже сэр Богдер вздрогнул: "пережиток прошлого", "кризис" — он не ожидал такой резкости. Панорама колледжа, старый двор, переходы и вдруг — пленка, закрывавшая строительные леса на башне. Члены Совета ахнули.
— Что заставило блестящего молодого ученого покончить с собой столь странным способом и вдобавок погубить пожилую женщину? — вопрошал Каррингтон и приступил к описанию гибели Пупсера таким тоном, словно говорил зрителям: "Мужайтесь, я же предупреждал".
— Что за чертовщина! — закричал сэр Кошкарт. — Что замыслил этот ублюдок?!
Декан закрыл глаза, а сэр Богдер залпом осушил рюмку бренди.
— Мы спросили мнение многоуважаемого Декана, — продолжал Каррингтон.
Декан открыл глаза и узрел собственную физиономию.
— Головы сегодняшних молодых людей забиты анархической чепухой. Они вообразили, что насилием и неистовством можно исправить мир, — услышал он свои слова.
— Ничего подобного! О Пупсере и речи не было!
Каррингтон на экране позволил себе не согласиться с Деканом:
— Так вы считаете, что самоубийство мистера Пупсера — акт саморазрушительного нигилизма и умственного перенапряжения?
— Покерхаус всегда был гребным колледжем. В прошлом мы пытались достичь равновесия между спортивными и научными занятиями, — ответил теледекан.
— Он же меня не о том спрашивал! Он выдергивает мои слова из контекста! — бесновался прототип.
— Вы не рассматриваете это как помешательство на сексуальной почве? — перебил Каррингтон.
— Сексуальной неразборчивости нет места в Покерхаусе, — заявил Декан.
— А вы запели по-новому, — заметил Капеллан.
— Я этого не говорил, я сказал…
— Тише! — призвал к порядку сэр Богдер. — Дайте нам самим услышать, что вы сказали.
Декан покраснел в темноте.
— Мы проинтервьюировали Капеллана Покерхауса в саду Совета колледжа.
Декан и епископ Файрбрэйс исчезли, их сменили вязы, декоративные каменные горки и две крошечные фигурки на лужайке.
— Надо же — сад, оказывается, такой большой, а я такой маленький, — восхитился Капеллан.
— Обман зрения. Снимали широкоугольным объективом… — начал объяснять сэр Кошкарт.
— Обман? — фыркнул Декан. — Конечно. Вся треклятая передача — сплошной обман!
Камера подобралась поближе.
— Этот фундамент остался от борделя. Кое-кто считает, что тут монастырь был. Ничего подобного, самый настоящий бордель, с девками. А что? В пятнадцатом столетии… Обычное дело. Только сгорел он в 1541 году. Такая жалость. Впрочем, ручаться не могу, может, в борделе и монахини были. А что? У католиков это запросто, — разносился по лужайке зычный Капелланов глас.
— Господи, спаси и помилуй, что скажут экуменисты, — пробормотал Старший Тьютор.
— Следовательно, вы не согласны с Деканом…
— Согласен с Деканом? Ни боже мой! Вообще, он у нас со странностями. Взять хотя бы фотографии мальчишек у него в комнате… Стареет он, стареет, да и все мы, что греха таить, не молодеем. — Фигурка Капеллана под огромным вязом уменьшалась, голос слабел, затихал и вскоре стал напоминать отдаленное воронье карканье.
Капеллан повернулся к Старшему Тьютору:
— А хорошо получилось. Полезно посмотреть на себя со стороны. Такой неожиданный угол зрения…
Декан то ли захрипел, то ли застонал. У Тьютора тоже перехватило дыхание: настала его очередь. Река, вдоль берега плывет лодка, а по берегу деловито катит на велосипеде пожилой юноша в кепке и блейзере. Потное лицо во весь экран. Тьютор слезает с велосипеда, но никак не может отдышаться.
Голос Каррингтона прорывается сквозь его пыхтенье:
— Вы тренируете команды Покерхауса уже двадцать лет. Должно быть, за это время многое переменилось. Что вы думаете о нынешних студентах Кембриджа?
— Сборище балбесов! Щенки бесхвостые, вот они кто! — рявкнул Тьютор.
— Вы считаете, во всем виноваты наркотики? — мягко спросил Каррингтон.
— Разумеется, — отрезал его собеседник и незамедлительно исчез с экрана.
— Он меня ничего такого не спрашивал! Его там и близко не было! Он сказал, они просто снимут меня у реки! — В профессорской Тьютор ловил ртом воздух.
— Художественная вольность, — успокоил его Капеллан.
Интервью продолжалось. Столовая. Старший Тьютор прохаживается между столами. По стенам портреты ректоров Покерхауса — один другого толще.
— Кухня Покерхауса славится на весь Кембридж. Вы убеждены, что икра и паштет из утиной печенки с трюфелями необходимы для научных достижений?
— Я убежден, что нашими успехами мы обязаны правильному питанию. От недокормышей рекордов ждать не приходится!
— Я слышал, ежегодный банкет обходится колледжу недешево. Две тысячи фунтов, я не ошибся?
— На кухню мы не жалеем средств.
— Скажите, а какова величина ежегодного взноса Покерхауса в Оксфордский Комитет помощи голодающим?
— Не ваше собачье дело! — Терпение Тьютора лопнуло. Под взглядом телекамеры он удалился из столовой.
Убийственные разоблачения не прекращались. В профессорской стало тихо, как в склепе. Каррингтон распространялся о недостатках в преподавании, разговаривал со студентами, которые сидели спинами к камере: по их словам, они боялись, что, если преподаватели их узнают, они вылетят из Покерхауса за милую душу. Студенты обвиняли профессоров колледжа в ограниченности, отсталости, воинствующем консерватизме, в… И так далее, и так далее. Но вот сэр Богдер выдал свою тираду о сочувствии ближнему как признаке развитого ума, и вместо видов Кембриджа на экране возникла студия, а в ней Кухмистер. Члены Совета оцепенели.
— Итак, — начал Каррингтон, — мы услышали много лестного, а с чьей-то точки зрения, и нелестного о таких заведениях, как Покерхаус. Мы выслушали приверженцев старых традиций и прогрессивно настроенную молодежь. Мы слышали много слов о сострадании ближнему. Выслушаем же человека, который знает о Покерхаусе больше, чем кто-либо другой, человека, проведшего в колледже четыре десятилетия. Вы, мистер Кухмистер, около сорока лет служили привратником в Покерхаусе?
