Девочка Цунено не просто сшивала раскроенную ткань. Старательно делая идеально ровные стежки, она собирала воедино оставшиеся части прошлого страны – того прошлого, когда Япония была вписана в процесс общемировой торговли. К началу девичества у нее скопились десятки нарядов
[75], которые, не помещаясь уже в стоячий шкаф, лежали в сундуках и корзинах. Ее гардероб состоял из самых разных кимоно: из шелкового крепа цвета глицинии с мелким узором и на подкладке; из такого же шелкового крепа в мелкий, но другой рисунок и черного цвета; полосатого кимоно на подкладке из шелка, сотканного в Титибу; кимоно из шелка-сырца. На зиму имелись теплые одежды, подбитые ватой: красновато-коричневого, «ястребиного», цвета; более сдержанного «чайного»; атласные – и с белыми узорами, и со всевозможными полосами. Еще были верхние накидки из светло-розового дамаста и угольно-черного атласа. Летом Цунено носила однослойные полосатые и узорчатые кимоно как из шелка цумуги, так и из хлопка. Каждая вещь ее гардероба была местного производства, но вся эта одежда смогла появиться на свет лишь за счет расцвета торговли между разными странами
[76] – благодаря эпохе, которая давно миновала к тому времени, когда Цунено научилась шить.
Большая часть ее гардероба была сшита из хлопка, который, как известно, не рос в Японии. Хлопок завезли в XV веке из Южной Азии через Китай и Корею; к началу XVI столетия его научились выращивать на местной почве, но не в таких количествах, чтобы полностью удовлетворить спрос на внутреннем рынке. Шелк в Японии ткали с древности, однако и в этом случае спрос на готовый материал значительно превышал предложение. В результате Япония импортировала китайский шелк в больших количествах. В бурные времена «эпохи воюющих провинций» японцы были печально известны как отчаянные пираты и азартные торговцы. Отправляясь из гаваней Японского моря, они совершали налеты на побережье Китая и добирались до Юго-Восточной Азии, где меняли камфору, рис и серебро на оружие, оленьи шкуры, порох, ткани и сахар. Стержнем японских торговых отношений стали драгоценные металлы, которые с поразительной скоростью практически бесперебойно добывались в недавно открытых рудниках. По всему архипелагу стремительно росли города, населенные алчными старателями, бандитами и ничего не решающими чиновниками. То, что начиналось как региональная торговля, когда китайский шелк обменивался на японское серебро, в начале XVII века приобрело глобальный масштаб. С появлением Голландской Ост-Индской компании Япония вышла на мировой рынок. Эта нидерландская компания, довольно быстро обустроив свои торговые фактории на берегах Индийского океана и в Юго-Восточной Азии, начала отправлять в японские порты суда, груженные шелковыми нитями и индийским хлопковым волокном.
Ближе к середине XVII столетия, когда сегуны из рода Токугава окончательно закрепились в Эдо, Япония сошла с арены бурной мировой политики и военных конфликтов. При дворе сегуна уже к 1630-м годам были всерьез обеспокоены распространением христианства, которое воспринималось как пагубная чужеземная религия. Особенно ситуация обострилась после того, как в 1637 году на острове Кюсю вспыхнуло массовое восстание, причем к мятежникам примкнула группа новообращенных христиан из числа влиятельных граждан. Сегун запретил иностранным послам и торговцам ступать на землю Японии, сделав исключение лишь для голландских протестантов, разрешив им высаживаться в порту южного города Нагасаки. Голландцы добились подобной привилегии, так как сумели убедить японского правителя, что они – в отличие от своих конкурентов-католиков – не заинтересованы проповедовать христианство среди местного населения. Примерно в то же время сегун запретил своим подданным любые путешествия южнее островов Рюкю и западнее Кореи. Таким образом японцы, находившиеся в момент оглашения указа далеко от родных берегов, фактически оказались в изгнании.
Закрыв порты для иноземцев, сегунат попытался сохранить и даже расширить международную торговлю. Однако к этому времени японские рудники оскудели, а правителя страны всерьез беспокоило количество вывозимых с островов драгоценных металлов, поэтому сегун в 1668 году наложил строгий запрет на экспорт серебра, а с 1685 года ограничил экспорт меди
[77]. В это же время были приняты новые указы, сократившие импорт китайского шелка
[78]. В течение последующих десятилетий Япония начала самостоятельно производить шелк, а затем хлопок в объемах, вполне удовлетворявших запросы внутреннего рынка. Голландские и китайские корабли по-прежнему заходили в порт Нагасаки с грузом дорогой ткани, но самыми прибыльными товарами теперь стали, кроме иностранных книг, женьшень, сахар, лекарственные средства – все, что не производилось в самой Японии.
Как ни странно, но более века спустя следы той бурной торговой эпохи еще продолжали прослеживаться хотя бы на примере гардероба девочки Цунено. Скажем, у нее было кимоно из шелка в нанкинскую полоску и несколько нарядов из ткани в полоску «сантоме»
[79] – в первом случае название дано по китайскому городу Нанкину, издавна славившемуся производством шелка, а во втором названии жила память о португальской колонии Сан-Томе, что близ Мадраса. До прихода в страну Голландской Ост-Индской компании японцы не носили полосатых одежд; даже само слово сима («полоска») произошло от слова, означающего «остров», потому что ткани с таким рисунком привозились из дальних стран
[80].
Многое в окружающем Цунено мире напоминало о торговле, процветавшей в XVII столетии. Табак, который выращивали в селах недалеко от Исигами и которым утонченные красавицы набивали свои длинные тонкие трубки, когда-то завезли из Нового Света. Оттуда же прибыл и сладкий картофель, росший теперь на солнечных склонах холмов, – он явно вносил разнообразие в рацион бедных крестьян и продавался на городских улицах. Часы, имевшиеся в отдельных богатых домах, были сделаны японскими мастерами, но по европейским образцам, и приспособлены для японского счета времени
[81]. Встречались и другие товары – в основном очень дорогие, – завезенные в страну относительно недавно. Образцы набивного ситца, из которого модницы шили умопомрачительные стеганые лоскутные наряды. Разная оптика: очки, продававшиеся в городских лавках, а порой и у странствующих торговцев; увеличительные стекла, сквозь которые оценщики рассматривали царапины на клинках; телескопы, позволявшие жаждущим знаний астрономам изучать небеса
[82]. Голландские книги – по ним картограф Ино Тадатака научился измерять территории, и именно они сподвигли одного молодого натуралиста написать «Сутру о ботанике».
