Скорее всего, наиболее странным соседям показалось то, что Цунено и Тикан не работали. Оба они не владели никаким ремеслом, ничего не продавали и совсем не представляли, чем им заняться. Первое время у Цунено болели глаза, но ей хватило зрения, чтобы разобраться в лабиринте улиц, переулков и дворов своего квартала, отыскать нужные колодцы и отхожие места, запомнить лица людей, живущих вокруг. Разумеется, ее первыми знакомыми в Эдо стали родственник Тикана, торговец рисом Сохати, и смотритель их участка Дзинсукэ; затем она узнала привратника: все жильцы вскладчину платили ему жалованье
[306]. Можно сказать, привратник был в их квартале лицом, наиболее близким к официальной власти. Свою должность – вместе с фамилией – он купил у общества, распределявшего места при городских воротах. Эти места высоко ценились, потому что давали постоянный доход и бесплатное жилье. Привратнику с семьей предоставлялась сторожка у главных ворот квартала, откуда он должен был наблюдать за прохожими. Кроме того, ему полагалось разнимать драки, находить потерянные вещи и поддерживать порядок в квартале. Поскольку жалованье было небольшим, то привратники часто приторговывали бытовой мелочью, выставляя свой товар в окне сторожки, обращенном в сторону ворот. У них имелось все, что могло неожиданно понадобиться, закончиться или прийти в негодность: соломенные сандалии, метлы, свечи, носовые платки, жаровни, черепица – нужная не для кровельных работ, а чтобы жарить на ней рыбу. И конечно, печеный сладкий картофель – его уже стали продавать в начале зимы, когда Цунено поселилась в столице.
Среди хаоса и гама доходного дома, где она поселилась, Цунено занялась написанием писем домой. На десятый день десятого месяца, через два дня после начала новой жизни, она сочинила сразу несколько. Первым письмом стала короткая записка брату Котоку, в которой она сообщала свой новый адрес
[307]. К записке с адресом прилагалось еще одно, более обстоятельное послание
[308]. Адрес был вполне точен, чего нельзя сказать о содержании самого письма. В нем Цунено – вероятно, вполне искренне – жаловалась, что мерзнет и до сих пор одета лишь в легкое кимоно без подкладки. Здесь она, пожалуй, несколько приврала. В других письмах говорилось, что у нее был плащ – это больше походило на правду, поскольку без плаща она едва ли смогла бы проделать долгий путь через горы поздней осенью. Однако, сгущая краски, Цунено подчеркивала главное: Котоку должен не мешкая выслать ей одежду, пока горные дороги не завалило снегом. Она точно знала, как работает пересыльная служба. Первого, одиннадцатого и двадцать первого числа каждого месяца из Такады уходил почтовый возок в столицу. Конечно, к одиннадцатому Котоку уже не успеет, но он должен постараться отправить вещи двадцать первого. «Здесь идет снег, – писала Цунено. – Пожалуйста, вышли мою одежду, как только сможешь. Поспеши, пока дороги еще не замело. С каждым днем становится все холоднее, а мне нечего носить»
[309].
Затем Цунено сочинила прохладное, деловое письмо Гию, где подробно объясняла, как выкупить ее вещи из заклада. «Что до денег… Я оставила несколько монет у дяди Кюхатиро. Их не хватит. Поэтому, пожалуйста, продай мой сундук и платяной шкаф»
[310]. Это были самые дорогие вещи из приданого Цунено, но переправить их в Эдо было невозможно. Они весили так много, что после второго развода их несла домой группа дюжих крестьян. Своей просьбой продать мебель Цунено ясно давала понять брату, что не намерена возвращаться под отчий кров. Далее она попросила выслать ей футон и одеяло, которые остались в ее бамбуковом сундуке, а также стеганый халат, что висит в ее спальне. В длинном сундуке лежат два передника, зеркала, подушка и подплечники. Гию должен выслать и их. Что до остальных вещей, пусть Гию хорошенько о них позаботится, а она сообщит, когда захочет ими воспользоваться. Кроме того, ей нужны адреса столичных родственников и знакомых. В конце она добавила: «Через некоторое время я надеюсь наняться в услужение к знатной семье и научиться изысканным манерам. Тогда мне понадобятся бамбуковый сундук и все прочее»
[311].
Цунено храбрилась, но с каждым днем положение ее становилось все тяжелее. Четырнадцатого или пятнадцатого числа, прожив в доходном доме около недели, Тикан ушел, по его словам, на север, в провинцию Симоцукэ
[312]. Возможно, он разозлился на своего родича Сохати за нерадушный прием. Быть может, Цунено на новом месте оказалась не столь покорной и уступчивой, как в дороге. Или он с самого начала собирался довести ее до города, а потом бросить на произвол судьбы. Возможно, у него на самом деле имелось какое-то неотложное дело в провинции Симоцукэ, где Цунено никогда не бывала. Перед уходом он отдал ей одну золотую монету. Это было все, что осталось от вещей, заложенных в Такаде, и от денег самого Тикана. Больше Цунено его никогда не видела.
Кто знает, рыдала ли она, истерически смеялась или кричала так громко, что соседям за стеной пришлось на нее прикрикнуть. А может быть, просто облегченно вздохнула и порадовалась своему избавлению. Об этом Цунено никому не писала. Впрочем, совсем неважно, как она отреагировала на уход Тикана: у нее были проблемы поважнее. Золотая монета, которую он оставил, обычному жителю доходного дома показалась бы настоящим богатством
[313]. Чтобы заработать такие деньги, бродячему торговцу понадобилось бы не меньше трех удачных дней. Если тратить с умом, Цунено кормилась бы на них несколько недель, но вот обзавестись хозяйством уже не смогла бы. Их не хватило бы даже на одно добротное кимоно, а Цунено отчаянно нуждалась не только в нем. Без вещей, без денег, без семьи, без родственников, без единственного человека во всем Минагава-тё, знавшего, кто она и откуда, – как ей было во всем разобраться и понять, что делать дальше?
Поселившись в доходном доме одного из бедных кварталов Эдо, Цунено впервые в жизни ощутила себя совершенно обезличенной. Для всех она была лишь незнакомкой. Она смотрела на соседок, своих ровесниц, и видела кругом чужие лица. Дома, в Этиго, она по одному изгибу бровей или линии волос надо лбом могла сказать, из какой семьи эта девушка, безошибочно определить ее место в созвездии односельчан и родственников – все они были из галактики людей, знавших друг друга по именам на протяжении многих поколений. Когда она выходила на улицу, ей встречались соседи двоюродных братьев ее деда, знакомые ее невесток, родственники ее мужей. Вокруг нее были подруги детства, помнившие, какие вкусные маринованные огурцы делала ее мать. Каждая узнала бы накидку Цунено, если бы она случайно забыла ее в чьем-то доме. Они различали по голосам ее братьев и знали, какого из них она любит сильнее. Деревенские старухи могли с уверенностью заявить, что Цунено красивее своей бабушки в молодости – или, наоборот, совсем не так хороша собой, как когда-то была та.
