Но здесь, в Минагава-тё, имя Цунено никому ни о чем не говорило. Лишь по ее говору можно было определить, что она родом из Этиго – далекого снежного края, откуда приходили банщики и куда каждое лето возвращались сезонные работники. Вряд ли кто принимал Цунено за крестьянку, всю жизнь гнувшую спину на рисовых полях; однако никому и в голову не приходило, что она может быть дочерью священника и у нее за сотни километров отсюда хранятся в сундуке десятки шелковых кимоно. Впрочем, какое это имело значение? В столице нашлось бы немало женщин с провинциальным выговором – из Этиго или не столь отдаленных мест, таких как Кодзукэ, Симоцукэ, Мусаси, – которые никогда не носили шелковых нарядов, а многие даже не умели писать. Но на них была чистая стеганая одежда из хлопчатобумажной ткани в тонкую, яркую полоску, их воротнички выглядели безупречно, их аккуратно убранные волосы со шпильками внушали доверие – и все это свидетельствовало, что в Эдо они стали своими, даже если их имена были выдуманы, а их родственники или прозябали в глухой деревне, или ютились в съемной комнате. По крайней мере, у этих женщин было куда ходить и что делать каждый день.
У Цунено не было ничего. И все-таки она не теряла надежду, поскольку родилась и выросла в семье храмового служителя и прекрасно знала, что в храмах Истинной Школы Чистой Земли никто не отвернется от дочери священника. Как бы мал и далек ни был Ринсендзи, обязательно найдется кто-нибудь, кому знакомо это название. И как бы скверно Цунено ни выглядела, она умела держаться с достоинством – в конце концов, прежде она была хозяйкой в крупном храме, пусть и в небольшом поселении в провинции Дэва. А потому в середине десятого месяца Цунено вышла из квартала Минагава-тё и пошла на юг, к самому большому столичному храму Истинной Школы Чистой Земли – Цукидзи Хонгандзи.
Чтобы из Минагава-тё попасть в Цукидзи, следовало снова пересечь рынок Канда, потом пройти по мосту Имагава и далее в сторону Нихомбаси. Это был самый деловой район города, по сравнению с которым западные кварталы Внутреннего Канды казались почти такими же сонными, как Такада. Вдоль улиц стояли крупные торговые дома. Самый большой назывался «Мицуи Этигоя» – про него слыхали даже в деревнях вроде Исигами. В описываемое нами время многопрофильная компания Мицуи владела недвижимостью, включая доходные дома в районе Внутреннего Канды, имела несколько филиалов, давала деньги в рост и выполняла финансовые поручения сегуната. Однако флагманом семейного бизнеса оставался знаменитый магазин с черепичной крышей, яркими голубыми вывесками-полотнищами, с его армией приказчиков и посыльных в опрятной форме, вечно куда-то спешащих со своими свертками
[314].
В «Мицуи Этигоя» продавались кимоно и оби самых последних фасонов из наиболее модных тканей: шелковые, конопляные, хлопчатобумажные и даже из привозных бархата и набивного ситца. Владельцы торгового дома еще в конце XVII века – намного раньше всех своих конкурентов, отпускавших товар в кредит и выставлявших счета в конце сезона, – начали принимать оплату наличными сразу при покупке товара. Это позволяло не только торговать по твердым ценам, но и снижать их, а также обслуживать любых клиентов, даже тех, у кого не было ни поручителей, ни устойчивой репутации. В условиях стремительного роста города и постоянного притока со всей страны никому не известных людей этот новый принцип торговли оказался лучшим стратегическим ходом. И более сотни лет спустя торговый дом Мицуи по-прежнему делал ставку на покупательский азарт и спонтанные покупки. На первом этаже неизменно выставляли новинки сезона, а двери были широко распахнуты, заманивая прохожих и возбуждая в них желание обладать этими вещами.
В самом магазине хлопотали десятки приказчиков, которые подбирали нужный товар, принимали заказы и оплату, щелкали костяшками счетов и на ходу выписывали квитанции. Их имена были выведены иероглифами на длинных полотнищах, свисавших с потолка, – это помогало покупателям найти любимых продавцов и их помощников. Несмотря на завидную должность в одном из самых знаменитых заведений столицы, положение приказчиков было не слишком прочным. В торговом доме «Мицуи Этигоя» их были сотни; большинство начинало работу еще детьми. Сначала они несколько лет служили посыльными и младшими конторщиками; повзрослев, больше половины из них становились самостоятельными приказчиками. С этого момента начиналась упорная борьба за продвижение по службе. Лишь немногие избранные достигали самых высоких должностей, обеспечивавших работникам жалованье, достаточное для содержания семьи. Приказчики среднего уровня жили в комнатах, предоставленных фирмой, утешаясь гордостью за обширный гардероб, а отложенные деньги тратили на посещение недорогих публичных домов.
Помимо того типа коммерции, которую вели под синими полотнищами торгового дома «Мицуи Этигоя», в Эдо процветала и бойкая уличная торговля. Она не была столь же организованной, не обладала такой же жесткой иерархической структурой и чаще оперировала не золотыми слитками, а медными монетами
[315]. Улицы заполоняли торговцы, согнувшиеся пополам под связками хвороста или волочившие по земле длинные шесты из зеленого бамбука. Загорелые крестьяне и рыбаки носили корзины с зеленью или плоские бамбуковые блюда со свежим уловом больших серебристых рыб. Тут же продавали белые нераскрашенные фонари всех размеров и форм, а рядом сидели опрятно одетые образованные молодые люди с кисточками и тушью, готовые сразу написать на фонаре имя его нового владельца. Миловидные девушки танцевали и пели, собирая вокруг себя кучки зрителей, – и как потом выяснялось, то были торговки леденцами. Эти плясуньи состязались за внимание публики с франтоватыми молодыми людьми, которые прогуливали обезьянок на длинных поводках. Изнуренные работой старухи с черными от копоти лицами таскали на спине тяжелые мешки с углем. Шаркающие старики катили скрипучие тележки, на которых громоздились клетки с птицами и насекомыми. Женщины в платках стояли около горшков с комнатными цветами и зелеными растениями. Время от времени на глаза попадалась грузная фигура, издали похожая на борца сумо. Вблизи оказывалось, что это самый обыкновенный торговец, нагруженный соломенными корзинами, решетами и венчиками для взбивания. Правда, иногда прохожим удавалось поглазеть и на настоящего борца сумо.
Не желает ли Цунено яиц? Да вот сидит продавец, у которого они разложены на циновке, упакованные по десять штук. Может быть, сахарных леденцов? Тогда нужно поискать лоток с зонтиком, прикрывающим их от зимнего солнца. У нее сломалась сандалия? Так купи новые у привратника. Нужна чашка воды? Приглянулась золотая рыбка? Потребовался новый набор кистей? Надо лишь немного обождать, и кто-нибудь обязательно пройдет мимо с нужным товаром. А пока не подаст ли она на пропитание ребенку, маленькому паломнику? Не найдется ли у нее медной монетки для бездомного? Не желает ли послушать, как играет слепой музыкант? Нет? Тогда, может, у нее есть старая одежда на продажу? Или исписанная бумага
[316]? Ее можно отдать вон тем людям со странными прическами – это одна из местных групп касты «нечистых»
[317]. Они продают использованную бумагу старьевщикам, а те перерабатывают ее своим способом и пускают снова в торговлю в виде салфеток.
