Никто не сомневался в успехе и богатой добыче.
Нереус представлял, как вернëтся в золоте, оформит купчую у старосты и будет самым молодым домовладельцем в деревне.
До исполнения мечты было рукой подать.
Корабль поймал ветер в паруса и стремительно приближался к поморским водам…
– Чистокровные поморцы зовутся тланами, – рассказывал по вечерам келевст. – У них волосы черные и густые, как конские гривы, глаза похожи на маслины, кожа бледная, за ушами можно нащупать жабры. У мужчин не растут ни борода, ни усы. Ступни всегда холодные, будто лягушачьи лапы. От смешанных браков тланов с людьми рождаются дети без жабр, но чернявые и светлокожие. Таких много и в Поморье, и в Итхале. Даже наш Император на шестую часть тлан, по прабабке.
После этих слов келевст обычно чертил пальцем в воздухе священный символ Дэйпо:
– Тланы утверждают, будто состоят в родстве с Пеннобородым, якобы их кровь – божественный ихор. Семьсот лет назад они вышли на сушу, когда извержение вулкана уничтожило их подводные города. Они явились как беженцы, но быстро обосновались в Поморье, расплодившись, словно кролики.
Помощник капитана презрительно цокал языком:
– Тланы почитают Пеннобородого. Они понимают язык лошадей, украшают дома сосновыми ветвями, носят голубые, синие и фиолетовые одежды с узорами, символизирующими воду. Любят золото, серебро и жемчуг. Заносчивы. Тщеславны. Ленивы. Оттого держат при себе много рабов со всех концов света.
– Даже из Геллии?
– Конечно. В Тарксе невольников гораздо больше, чем свободных граждан. У знатных тланов может быть до тысячи клеймëнных прислужников.
Нереус качал головой:
– Как они справляются со столькими рабами?
– Жестокостью. Унижением, пытками и наказаниями за малейшую провинность.
– Хорошо, что у нас другие обычаи и законы.
– Ненадолго, – кривил рот келевст. – Пока Император занят Афарией и покорением северных дикарей, он не глядит в сторону Геллии. Но однажды напомнит нам, кто есть власть и как всем надлежит жить.
– Не хочу об этом думать.
– Не думай. Просто прими к сведению.
– Если я убью тлана… – Голос Нереуса терял твердость. – Это ведь… не как убить человека, правда?
– Конечно! – успокаивал келевст. – Вали рыбоглазых без жалости! Нечего им делать на суше! Только представь, сколько людских кораблей они потопили, пока жили в морской пучине и набивали свои сундуки!
Прошла неделя с момента отплытия. Тёмной беззвëздной ночью, когда Нереус видел сладкий сон о родных краях, кто-то резко толкнул его в плечо:
– Подъём.
Лихтиец широко распахнул глаза:
– Что?
– Тихо, – Шикнули на него. – Враг близко.
– Враг?
Пиратская диера шла без сигнальных огней, словно призрак, скользящий во мраке.
Навстречу двигалось пятно жёлтого света…
– Торговцы? – с надеждой спросил юноша.
– Паукопоклонники, – фыркнул келевст. – Будет жарко.
Видя замешательство лихтийца, он схватил парнишку за рукав:
– Живее, остолоп. Вниз, на вëсла.
Он спихнул Нереуса с лестницы, ведущей на нижний ярус:
– Шевелись, дрянное семя.
Переборов леденящую волну страха, юноша доковылял до банки и занял свое место.
– Эп. Кат. Эп. Кат, – повторял флейтист, ударяя в такт инструментом по ладони. – Ар эп! Декс кат!
Нереус вцепился в весло, стараясь не запутаться в командах.
Пиратский корабль набирал скорость для таранного удара.
– Григ! Григ! – поторапливал лихтийца сосед по скамье.
Юноша зажмурился.
Наверху тоже работали гребцы, повинуясь командам келевста, и шла подготовка к абордажу.
С чудовищным треском диера ударила в борт вражеского судна.
Нереус ожидал услышать хруст ломаемых вёсел неприятеля, но противники хорошо подготовились, заблаговременно убрали вёсла и задраили порты кожаными затычками.
– Фисо! Назад! Назад, мать вашу под хвост! – заорал флейтист.
Нереус наконец понял, о какой жаре говорил келевст.
Моряки обоих кораблей принялись забрасывать противников метательными снарядами. Наверху закричали первые раненые, очутившиеся под ливнем вражеских копий.
– Фисо! Григ!
Лихтиец старался изо всех сил: нужно было как можно скорее сменить позицию и повторить атаку.
– Гады! – крикнул с лестницы келевст. – Крепкие, зараза! Готовят проплыв! Хотят поломать нам весла!
Нереус мигом вспомнил его рассказы о тактических маневрах поморцев, не раз побеждавших в морских сражениях. Скользящий удар по борту судна преследовал цель лишить соперника весел, обездвижить его корабль, чтобы затем расправиться с командой.
Страшась такой участи, лихтиец делал всё, что велел келевст.
Только скорость и повторный таранный удар могли спасти их всех.
Гребцы, сидевшие на банках, были хмурыми и злыми. Пот стекал ручьями по их лицам.
Многие чувствовали, что исход морского сражения уже предрешëн: слишком сильным оказался противник – перестроенный под нужды культистов военный корабль.
– Утопят нас пауки… – осмелился высказаться один из пиратов.
– Повесят… – с акцентом возразил ему сосед-афарец.
– Животы вспорят…
– Заклеймят и в колодки…
– Братья! – подал голос Нереус. – Неужто мы так просто сдадимся? Разве не за славой, а за гибелью мы плыли так далеко от дома?!
– Смирись, – осадил его афарец. – Ты встретил свою шестнадцатую весну, но семнадцатой уже не увидишь.
– К оружию! – раздался сверху голос капитана.
Его диера, лишившаяся почти всех вёсел по левому борту, превратилась в неповоротливую каракатицу.
Судно паукопоклонников издевательски толкнуло её снова и в ход пошли абордажные крюки.
– Вот и вороны полетели, – горько выдохнул сосед лихтийца.
Абордажные трапы – корвусы – или в просторечье «вороны» – впивались своими металлическими когтями в палубу диеры.
Нереус ждал, что гребцы, все как один, поднимутся с мест и ринутся в бой, выручать своих товарищей, атакованных врагом. Но дело обстояло иначе.
Часть мужчин смиренно опустились на колени, сложили руки в знак покорности и шептали молитвы.
Другие забились в темные углы и тряслись там от ужаса, всхлипывая и стеная.
Кто-то достал оружие, грозно махал им перед собой, но никуда не шёл, а лишь неприязненно поглядывал на лестницу.
