Любой сказал бы, что он – милый, общительный молодой человек в прекрасном расположении духа.
Любой, кроме Нереуса.
Геллиец знал, что в сердце хозяина ревëт буря и вздыбливаются свинцовые волны.
А главное – понимал причину этой злости.
И ничего не мог поделать.
Когда Виола забралась в повозку, невольник прижал руки к груди, склонив голову перед черноглазой госпожой.
– Тебе лучше? – спросила девушка.
– Да. Я мог бы поехать верхом, рядом с вашим братом.
– Он приказал отдыхать.
– На него было совершено нападение. Мой долг – находиться с ним рядом.
Виола подалась вперёд и крепко поцеловала лихтийца в губы:
– Ты не похож на других наших рабов.
– Почему?
– Они во всëм стараются угодить, льстят, обсуждают нас за спиной, и при этом – ужасно боятся потерять своë место. Некоторые пытались наговорить на тебя гадости. Но я не поверила. И Мэйо тоже.
– Я никогда не отзывался о вас плохо за глаза.
– Знаю, – Виола снова подарила невольнику поцелуй.
– Госпожа, – вздохнул Нереус. – Сегодня боги милостивы ко мне. Они дали то, о чëм я даже мечтать не смел. Быть рядом с вами – наивысшее счастье. Но…
– Ты просишь отпустить тебя?
– Да.
– Уверен? Мэйо с утра не в лучшем настроении – злой, как морская бестия.
– Надеюсь, что смогу его успокоить.
Девушка погладила щеку геллийца:
– Я приду навестить брата вечером. Надеюсь увидеть тебя в добром здравии.
– Благодарю, – раб прижался губами к еë руке. – Я никогда не позабуду вашу доброту.
Он соскочил с повозки, споткнулся, и, поймав равновесие, побежал вперёд, к восседавшему на Альтане поморцу.
– Хозяин! Господин!
Мэйо глянул сверху презрительно и надменно:
– Явился похвастаться своими подвигами? Быстро ты. Как видно, обошëлся без прелюдий?
В знак абсолютной покорности Нереус поднял над головой скрещенные руки:
– Я не делал того, в чëм ты упрекаешь меня.
– Ври. Ври снова. Как той ночью, в саду.
– Я боялся рассказать правду о чувствах к госпоже. Не хотел нанести тебе обиду. Но клянусь: наша первая и единственная с ней близость была вчера, в твоей постели.
Мэйо скривил губы:
– По-твоему я – дурак?
– Нет, хозяин.
– Может, слепой?
– Нет, хозяин.
– Уходи. Не показывайся мне на глаза, – нобиль резко махнул рукой.
– Одно слово, господин…
– Нет. Пошëл прочь.
– Сестра пожелала навестить тебя сегодня вечером. Это всë.
Нереус отошёл к самому краю дороги. Постоял там, низко свесив голову.
Сердце сжималось от мрачной тоски.
Как можно было так вляпаться? Отказаться от любви ради дружбы и лишиться этой дружбы из-за любви…
Раб поплëлся в хвосте процессии, глядя под ноги и не желая ни с кем разговаривать.
Над ним подшучивали, задевая за больное.
Геллиец слышал ехидные шепотки: мол, хозяйская милость переменчива, как ветер, игрушки быстро надоедают, а всякая скотина должна помнить своë место…
Жара изматывала.
Островитянин сцепил зубы. Он знал, что ещë не на пределе своих возможностей. Старался не обращать внимания на слабость и начавшуюся лихорадку.
В памяти мелькали сцены из прошлого…
Вот он бежит с тяжëлым бревном на плечах, карабкается по насыпи.
Мышцы гудят. Кажется, что от непомерной нагрузки вот-вот остановится сердце.
Но нет – это не предел.
Отжимание на кулаках. Перед наставником. На спине камень. Здоровенный булыжник.
И каждый рывок вверх – суровое испытание силы и воли.
Наставник видит его усердие и старание. Нереус не ждëт похвалы, только одно слово: "Достаточно!"
Но вместо этого слышит: "Положите ещё один, такой же, на поясницу!"
Двойная ноша, от которой прогнулся бы даже конский хребет…
Вверх.
Это не предел!..
На привале лихтиец сел в тень дерева. Прочие рабы сновали взад-вперëд, суетились, торопились поесть и утолить жажду.
Нереус ждал. Надеялся услышать от кого-нибудь: "Эй, геллиец! К хозяину! Быстро!"
Но Мэйо не звал.
Парень горько усмехнулся. Да, Виола права, он не похож на других невольников. Они мечтают свалить свою работу на кого угодно и меньше попадаться нобилям на глаза.
Нереус был согласен исполнить любое поручение, любой приказ – только бы вновь ощутить себя нужным.
Мэйо не звал.
Нервы натянулись так, что непрерывно звенело в ушах.
Привал – дорога – привал – дорога…
Менялся пейзаж.
Угасал послеполуденный зной.
Мэйо на звал.
Вечером процессия остановилась в необычайно красивом месте – у древней Священной рощи.
Нереус лëг на бок, прижавшись плечом к изогнутому корню старой оливы. Забылся лёгкой дремотой, по-прежнему готовый вскочить по первому зову господина.
Как преданный пëс, поднимающий уши, чтобы не пропустить призывный хозяйский свист…
– Геллиец, – Женский голос из полутьмы. – Молодой господин велел тебе явиться.
Что это? Сон или явь?
– Вставай, лентяй! Поживее!
Явь.
Явь!
Руки дрожат, как после сотен отжиманий.
Вверх!
Рывком.
Бежать!
На плечах словно то самое неподъëмное бревно.
Не предел! Быстрее! Ещё быстрее!
Стоявшие у мраморной беседки Мэйо и Виола одновременно повернулись на звук его шагов. Раб припал на колено, уперев кулак в землю.
– Полюбуйся! – громко сказала девушка, указав на невольника. – Он едва держится на ногах!
– Я сделал всë правильно, – огрызнулся поморец.
– По-твоему он похож на здорового? Я говорила, что нужно пригласить лекаря или врача. Твоë упрямство и эгоизм просто невыносимы!
– Я сделал всë правильно.
– Мне казалось, ты начал меняться к лучшему, – сердито произнесла Виола. – Довольно, Мэйо. Не желаю тебя слушать. Научись признавать свои ошибки и отвечать за них.
